Сон в красном тереме. Том 1

Цао Сюэцинь

– Милая сестрица, подари эту корзиночку мне! – весело попросила Жуй-гуань.

– Эту корзиночку я подарю барышне Линь Дай-юй, – ответила Ин-эр, – а когда мы будем возвращаться, я еще наломаю веток и сплету для всех.

Между тем они добрались до «павильона реки Сяосян». Дай-юй только что встала. Заметив в руках Ин-эр корзиночку, она радостно воскликнула:

– Кто это сплел? И свежие цветы!

– Это я сплела для вас, – ответила Ин-эр.

– Теперь я понимаю, почему все восхищаются твоим искусством! – снова воскликнула Дай-юй. – Эта корзиночка неподражаема!

Она повертела корзиночку в руках и велела Цзы-цзюань поставить ее на столик.

Ин-эр справилась о здоровье тетушки Сюэ, а после

этого попросила у Дай-юй розовой мази. Дай-юй тотчас же приказала Цзы-цзюань дать мазь.

– Я уже поправилась и собираюсь прогуляться, – сообщила она. – Скажи своей барышне, пусть она не беспокоится и не приходит ко мне справляться о здоровье мамы, мы скоро сами придем к ней, вместе поедим и повеселимся.

Ин-эр поддакнула ей и вышла. Она отправилась в комнату Цзы-цзюань искать Жуй-гуань. Войдя туда, она услышала, как Жуй-гуань о чем-то оживленно беседует с Оу-гуань. Обращаясь к Оу-гуань, Ин-эр с улыбкой проговорила:

– Твоя барышня сейчас уходит. Может быть, ты пойдешь с нами и будешь прислуживать ей, когда она будет у нас?

– Хорошо! – обрадовалась Цзы-цзюань, услышав эти слова. – Как эта Оу-гуань надоела нам своим озорством!

Цзы-цзюань взяла палочки, которыми обычно ела Дай-юй, завернула их в шелковый лоскут и, передавая Оу-гуань, сказала:

– Иди с ними, по крайней мере будешь чем-то полезла!..

Оу-гуань взяла палочки и вышла вслед за Ин-эр и Жуй-гуань. Они направились к дамбе, где росли ивы. По дороге Ин-эр снова наломала ивовых прутьев, присела на камень и принялась плести корзинку, приказав Жуй-гуань идти вперед и отнести розовую мазь. Однако Жуй-гуань, так же как и Оу-гуань, залюбовалась ее работой и никак не могла уйти.

– Идите, идите! – заторопила их Ин-эр. – Если не уйдете, я больше не буду плести!

– Ладно, мы уйдем, только сейчас же вернемся, – сказала Оу-гуань и удалилась, увлекая за собой Жуй-гуань.

Ин-эр продолжала плести корзинку и не заметила, как к ней подошла Чунь-янь, дочь няньки Хэ.

– Что это вы плетете, барышня? – поинтересовалась она.

Между ними завязался разговор, который был прерван появлением Жуй-гуань и Оу-гуань, успевшими выполнить данное им поручение.

Завидев Оу-гуань, Чунь-янь спросила ее:

– Какую же все-таки бумагу ты сжигала третьего дня, когда моя тетка тебя заметила? Она хотела на тебя пожаловаться, но не осмелилась, потому что господин Бао-юй на нее накричал. Она только рассказала об этом моей маме, а я случайно услышала. Неужели у вас скопилось столько ненависти, что вы до сих пор не можете от нее избавиться?

– Какая же тут ненависть? – усмехнулась Оу-гуань. – Они сами меры не знают в своей жадности, а злятся на нас! Сколько они заработали на нас за эти несколько лет! Или я, может быть, говорю неправду?

– Она ведь моя тетя, и мне нельзя осуждать ее, – возразила Чунь-янь. – Недаром господин Бао-юй говорит: «Каждая девушка кажется драгоценным жемчугом, но стоит ей выйти замуж, как у нее обнаруживаются изъяны; а когда она состарится, то оказывается вовсе не жемчужиной, а просто рыбьим глазом. И как может один и тот же человек за свою жизнь трижды изменяться!» Эти слова на первый взгляд кажутся наивными, однако если над ними подумать, то убеждаешься, что в них кроется глубочайшая истина. О других я не говорю, но моя мама и тетя по мере приближения старости становятся все более жадными. Прежде дома они постоянно роптали, что находятся не у дел. Но потом был устроен этот сад, я попала в него и стала служить во «дворе Наслаждения розами». У них сократились расходы на меня; помимо того каждый месяц я давала им по четыреста-пятьсот монет, но и этого им оказалось мало. Затем обе они стали служить во «дворе Душистой груши», где моя мама удочерила Фан-гуань, а тетя удочерила Оу-гуань, и все эти годы они совершенно не знали недостатка

в средствах. Сейчас они живут в саду, работают там, в деньгах не стеснены. Ну скажи, не смешно ли все? Потом моя мама поссорилась с Фан-гуань и еще навлекла на себя недовольство Бао-юя, когда хотела остудить для него суп. Счастье, что у нас в саду живет много людей и невозможно упомнить, кто кому приходится родственником! А если бы все помнили, что я их родственница, как бы я себя чувствовала? Вот ты сейчас наломала прутьев. А тебе известно, что эта часть сада отдана на откуп моей тете? С тех пор как она получила в свое ведение эту землю, она каждый день встает с рассветом, а ложится спать поздним вечером. Мало того что она сама трудится не покладая рук, она еще и нас заставляет следить, как бы чего не поломали и не попортили. Я даже боюсь, что у меня не останется времени выполнять свои обязанности! Когда мы шли сюда, моя мама и тетушка ходили по саду и тщательно все осматривали. Они никому не позволяют тронуть и травинки, а ты нарвала таких прекрасных цветов да наломала веток с молодого деревца. Вот они сейчас придут сюда, и увидишь, как рассердятся!

– Если бы рвал цветы и ломал ветки кто-то другой, действительно было бы нехорошо, но мне это разрешается, – возразила Ин-эр. – После того как землю разделили и отдали на откуп, было сказано, что все необходимое барышням будет доставляться им домой. Каждая женщина должна присылать то, чем она ведает, будь то цветы, травы или что-нибудь иное. И только наша барышня заявила: «Мне можете ничего не присылать; когда понадобится, я скажу». Но после этого она так ничего и не просила. Если я сорвала немного цветов и наломала прутьев, твоей матери неудобно будет выразить свое недовольство.

Не успела она договорить последнюю фразу, как заметила, что к ним, опираясь на палку, приближается тетка Чунь-янь. Ин-эр и Чунь-янь вскочили и предложили женщине сесть. При виде наломанных ивовых веток и целого букета свежих цветов, которые сорвала Оу-гуань, женщина возмутилась, но, поглядев на корзиночку, которую плела Ин-эр, она не решилась сделать замечание и только сказала Чунь-янь:

– Когда я посылаю тебя присматривать за садом, ты развлекаешься. А когда тебя зовет кто-нибудь из господ, ты говоришь, что я велела тебе присматривать за садом. Значит, ты прячешься за моей спиной, как за ширмой, а сама бездельничаешь!

– Ты заставляешь меня работать на себя и в то же время боишься этого, а я еще виновата! – ответила Чунь-янь. – Неужто мне разорваться на части?

– Тетушка, не верьте ей, – вмешалась в разговор Ин-эр. – Это она сама нарвала цветов и наломала веток и пристала ко мне, чтобы я сплела ей корзиночку. Я ее прогоняла, а она не уходит.

– Пожалуйста, не шути! – воскликнула Чунь-янь. – Для тебя это шутка, а она, старая, может принять твои слова за правду.

И действительно, старуха оказалась на редкость тупым и ограниченным существом, на старости лет совершенно выжившим из ума. Все ее интересы сводились лишь к тому, как бы нажиться, и чувства были чужды ей. У нее и без того болела душа, когда она смотрела на сорванные цветы и сломанные ветки, но присутствие Ин-эр ее стесняло. Слова Ин-эр будто подстегнули ее, она решила воспользоваться тем, что она старшая, палка ее поднялась и несколько раз с силой опустилась на спину Чунь-янь.

– Паршивка! – выругалась старуха. – Я тебе дело говорю, а ты огрызаешься! Ты и свою мать довела до того, что она готова разорвать тебя на куски! Трещишь тут, словно трещотка!

– Сестра Ин-эр пошутила, а ты меня сразу бить! – сквозь слезы крикнула Чунь-янь, которой было больно и стыдно. – Почему это моя мама меня ненавидит? Чем я ее довела? Что, я плохо подогревала воду для мытья головы? Чем я провинилась?

Ин-эр хотела пошутить, она и не ожидала, что ее слова так подействуют на старуху.