Сон в начале тумана
Шрифт:
После корявой подписи председателя Совета шла приписка от Антона Кравченко:
«Уважаемый мистер Макленнан, вероятнее всего, приеду я. До скорой встречи! Антон Кравченко».
Сначала Джон прочитал письмо про себя, потом обвел взглядом собравшихся и медленно перевел содержание письма на чукотский язык.
Никто не задал ни одного вопроса, никто не шелохнулся в чоттагине.
— Что же вы молчите? — спросил наконец Джон.
— Интересная новость, — пробормотал Гуват.
— Какую же ярангу можно им дать? — пожал
Джон посмотрел на Орво, ожидая, что скажет старик. Но тот молчал. Подобрав с земляного пола щепочку, он принялся ковырять в трубке.
Вот оно, то самое, чего больше всего опасался Джон. Большевики перешли от разговоров к делу. По слухам, дошедшим до Энмына, в Уэлене разгрузился большой пароход, который привез не только товары, но и новых людей, среди которых был и милиционер, человек, как передавали, весь увешанный оружием и видом своим до того красный, что волосы у него были огненного цвета.
— Что ты скажешь, Орво? — осторожно спросил старика Джон.
— Мы ждем от тебя слово, — сказал тот.
— Вам же решать, вам сооружать новую ярангу, ваши дети пойдут в школу, — едва сдерживая раздражение, возразил Джон.
— И у тебя есть дети, — тихим голосом напомнил Орво.
— Ты знаешь, что я думаю об этом, — возразил Джон. — Мои дети в школу не пойдут.
— Значит, и наши останутся дома, — заключил Орво и с силой дунул в трубку.
— А ничего нам за это не будет? — зябко передернув плечами, спросил Гуват.
— Это дело добровольное, — сказал Джон. — Никто даже в мире белых людей не заставляет насильно обучаться грамоте.
— Тогда нам и подавно не к чему учиться, — подал голос Армоль. — Какая выгода от того, что наши дети будут сидеть и смотреть на бумагу? Учить наших детей должны сами родители, а не чужие люди. И учить тому, что пригодится в нашей жизни.
— Ты верно сказал, Армоль, — кивнул Джон, и тот просиял от удовольствия…
Однако не минуло и трех дней, когда по едва установившемуся нартовому следу в Энмын пришел целый караван собачьих нарт. Четыре упряжки тащили тяжело нагруженные товарами нарты, впереди восседал сам Гэмауге, торговый человек из Уэлена.
У яранги Орво расположились десятки привязанных собак. Остолы были крепко вбиты в подмерзшую землю, и звон цепей не умолкал, потому что энмынские собаки так и старались куснуть чужаков.
С разрешения хозяина Гэмауге открыл походную лавку прямо в чоттагине Орво. Он даже соорудил нечто вроде прилавка, положив на две пустые деревянные бочки широкие доски. На доски он выложил рулоны тканей, ящики с патронами, связки капканов. Остальные товары были разложены прямо на разостланных кусках моржовой кожи.
— У кого пока нет пушнины, может брать в долг, — объявил Гэмауге и положил на прилавок свою неизменную книгу.
Увидев вошедшего Джона, Гэмауге попросил:
— Хочешь помочь мне?
— Нет, но сам
Он принес две росомашьи шкурки и несколько пыжиков, предназначенных для нижней зимней кухлянки. Однако в доме больше ничего не нашлось, а Джону не хотелось залезать в долг к новой власти. Зато остальные жители Энмына предпочли кредит и набирали постольку, что Гэмауге вынужден был объявить:
— Товары, которые я везу, не только для вашего селения.
Большинство необходимых товаров у Гэмауге были. Собственно, русских вещей было немного, но зато попадались такие экзотические вещи, как бразильский кофе в зернах, упакованный почему-то в Гонконге. Этот товар явно предназначался Джону Макленнану. Он не удержался и взял банку. Винчестерные патроны, капканы были американского производства, а ткани — японского и китайского.
Закончив торговый день и аккуратно заполнив несколько страниц торговой книги своеобразными значками, Гэмауге уселся за долгое чаепитие, окруженный жителями Энмына. Он рассказывал о советском пароходе, о том, что в Уэлен привезли огромное количество букв русского алфавита, с помощью которых будут печатать лист новостей, газету, называл имена учителей, отправившихся в Наукан и Кэнискун.
— А правда ли, прибыл еще и вооруженный отряд? — задал вопрос нетерпеливый Гуват.
— Один человек приехал, — степенно ответил Гэмауге. — Милиционер Драбкин. Бывший партизан.
— Что такое партизан? — переспросил Гуват.
— Охотник на врагов, — коротко ответил Гэмауге.
Множество вопросов задавали Гэмауге жители Энмына, и Джон вдруг почувствовал в них затаенную зависть: что-то значительное и важное происходит в Уэлене, а тут — почти ничего, если не считать злополучного письма и приезда самого Гэмауге.
— Тэгрынкеу велел спросить, как насчет школы, — обратился Гэмауге к Джону.
— А ничего нет! — воскликнул со своего места Гуват.
— Почему? — Гэмауге озабоченно посмотрел на Джона.
— Жители Энмына решили не учить своих детей грамоте, — ответил Джон, стараясь быть совершенно спокойным и бесстрастным. — Ни к чему она нам.
— Зря так думаете, — деловито ответил Гэмауге. — Разве не видно, как нам худо без грамоты? Да вот хоть бы в торговом деле.
— Не все же будут торговцами, — сказал Джон. — Кому-то надо охотиться.
— Это верно, — согласился Гэмауге. — Однако, думаю, и охотнику понадобится грамота. Потом. А то, что вы не исполнили просьбу председателя Совета Тэгрынкеу, — на революционном языке называется «саботаж». Говорят, за это расстреливают.
Гэмауге говорил совершенно спокойно, даже тихо, но какой-то зловещий холодок вдруг повеял над головами собравшихся в яранге.
— Люди, которые противятся новой жизни, называются капиталистами, — продолжал Гэмауге, — кровопийцами народа. С ними надо бороться.