Сонаты: Записки маркиза де Брадомина
Шрифт:
Конча и Исабель прошли мимо трех дверей. Голоса их звучали сладостно и свежо. Терраса снова погрузилась в безмолвие, и эта тишина окончательно меня разбудила. Сколько я ни старался, уснуть я больше не мог. Я позвонил в серебряный колокольчик, который в полумраке спальни блестел на старинном, покрытом малиновым бархатом столе своим благородным церковным блеском. Пока я одевался, на зов прибежал Флорисель. Спустя некоторое время я снова услыхал голоса обеих маленьких девочек, возвращавшихся вместе с Канделарией с голубятни.
— Когда матушка ваша была такой, как вы, она очень любила так делать.
Флорисель открыл три выходивших на террасу двери, и я вышел туда позвать дочерей Кончи, которые прибежали поцеловать меня, неся каждая по белому голубку.
Увидав их, я вспомнил о небесных дарах, ниспосланных маленьким инфантам, жизни которых наполняют своим благоуханием «Золотую легенду» подобно лилиям геральдической лазури. Девочки спросили меня:
— Не знаешь, это не на твоей лошади на рассвете лантаньонский дядя уехал?
— Кто это вам сказал?
— Мы пошли к нему, а там все было открыто — двери, окна, постель не убрана. Канделария сказала, что видела, как он уехал. Флорисель — тоже.
Я не мог сдержать смех:
— А ваша мать об этом знает?
— Да.
— И что она говорит?
Девочки нерешительно переглянулись. Они плутовато улыбнулись друг другу, а потом вместе вскричали:
— Мама говорит, что он с ума сошел!
Канделария позвала их, и они убежали подрезать крылья голубям, чтобы пустить их разгуливать по залам дворца; они хотели играть так, как маленькой любила играть бедная Конча.
В залитой светом вечерней истоме, когда стекла балкона золотились от солнца, а голуби летали над нашими головами, Исабель и девочки говорили о том, чтобы поехать вместе со мной в Лантаньон узнать, как добрался туда дядя дон Хуан Мануэль. Исабель спросила:
— Это далеко отсюда, Ксавьер?
— Не больше лиги.
— Значит, мы можем пойти пешком.
— А маленькие не устанут?
— Они отличные ходоки.
Девочки, запыхавшись, сияя от радости, закричали обе вместе:
— Нет! Не устанем! В прошлом году мы в Пико-Сагро ходили и не устали.
Исабель посмотрела на сад:
— Кажется, вечер хороший будет.
— Кто знает! Тучи дождевые.
— Да, только они, верно, стороной пройдут.
Исабель верила, что тучи окажутся достаточно галантными, чтобы не помешать нашей затее. Мы разговаривали с ней, стоя в амбразуре окна, глядя на небо и на поле, в то время как девочки хлопали в ладоши, чтобы голуби испугались и взлетели. Обернувшись, я увидел Кончу; она стояла в дверях, совсем бледная, губы ее дрожали. Она посмотрела на меня какими-то
— Флорисель сказал мне, что вы в саду.
— Мы там действительно были.
— Вы словно прячетесь от меня.
— Да, у нас тут заговор, — улыбаясь, ответила Исабель.
Она взяла девочек за руки и вышла вместе с ними. Я остался наедине с бедной Кончей; сделав несколько шагов, она бессильно опустилась в кресло. Потом она вздохнула, как вздыхала прежде, сказав, что умирает. Я подошел к ней с веселым лицом. Она возмутилась:
— Ты смеешься!.. Что же, правильно делаешь. Оставь меня одну, иди к своей Исабели!
Я взял ее руку и, закрыв глаза, стал целовать собранные вместе, бледные, чуть розоватые, ароматные пальцы:
— Конча, не заставляй меня страдать!
Она повела полными слез ресницами и тихим покаянным голосом сказала:
— Почему тебе так нравится оставлять меня одну?.. Понимаю, что это не твоя вина… Это она ходит за тобой по пятам, как сумасшедшая, и ищет тебя!..
Я вытер ей слезы и сказал:
— Если кто и сумасшедший, так это ты, моя бедная Конча. Но это безумие так идет тебе, что я не хотел бы, чтобы когда-нибудь ты от него исцелилась.
— Я не сумасшедшая.
— Да, ты сумасшедшая. Ты сходишь по мне с ума.
— Нет! Нет! Нет! — повторила она с раздражением, которое делало ее еще более восхитительной.
— Да.
— Какой ты самонадеянный.
— Но если это не так, то почему тебе хочется, чтобы я непременно был около тебя?
Конча обхватила мне руками шею, поцеловала меня и, смеясь, воскликнула:
— Уж если моя любовь позволяет тебе столько возомнить о себе, то, значит, она многого стоит!
— Да, очень многого!
Конча медленно и ласково провела мне рукой по волосам:
— Пусть они идут, Ксавьер… Ты же видишь, что я больше хочу быть с тобой, чем с моими девочками…
Как брошенный и послушный ребенок, я прижал голову к ее груди и закрыл глаза, вдыхая этот восхитительный и печальный аромат благоухающего цветка:
— Я сделаю так, как ты хочешь. Разве ты этого не знаешь?
— Значит, ты не пойдешь в Лантаньон? — тихо спросила Конча, поглядев мне в глаза.
— Нет.
— Тебя это огорчает?
— Нет… Жалко только девочек — они ведь такие своенравные.
— Могут пойти с Исабелью. Мажордом их проводит.
В эту минуту хлынул дождь, забарабанив по стеклам и листьям деревьев. Тучи заволокли солнце. Освещение сразу стало осенним и грустным, и эта грусть располагала к раздумью.
Вошла Мария Фернанда. Вид у нее был огорченный:
— Ты видишь, как нам не везет, Ксавьер? Дождь!
Вслед за нею пришла Мария Исабель:
— А если дождь перестанет, ты позволишь нам пойти, мама?