Сообщество лояльных ведьм
Шрифт:
– Я нахожу, что вы с Катайцевым окончательно заморочили мне голову, – сквозь зубы ответил Векшин.
– Сергей, можно вас на минутку, – Елене Николаевне явно понравилось во всем брать инициативу в свои руки.
Катайцев, терпеливо объясняющий актрисе Валентиновой какую-то сверхзадачу, оглянулся. Подошел к ним.
– Сергей, как вы думаете, почему господин Векшин не верит в мою фотогеничность?
Катайцев прищурился и подергал себя за ухо. Векшину захотелось пнуть его в худую лодыжку.
– Мне кажется, что прежде всего в нем говорит чувство собственности. И по правде говоря, я его понимаю. Я сейчас, конечно, рискую своей шеей и, что еще более ужасно, своим блестящим будущим, но погрешить
– Дочь?! – в один голос воскликнули оба собеседника Катайцева.
– Да. Это будет такое воспоминание о будущем. На грани смерти, на грани безумия наша героиня увидит своего ребенка, еще не рожденную дочь, – заявил режиссер.
– И вы думаете, мне по силам изобразить девочку? – спросила Елена Николаевна.
– Почему же обязательно девочку? Мать ведь не обязательно должна представлять свою дочь девочкой. Она увидит ее в том самом возрасте расцвета, в котором находится сама. Это будет такое видение. В нашем фильме это возможно.
– Да-да, у нас ведь авторское кино, – изрек Векшин.
– И конечно, вам надо будет поближе познакомиться с Инессой, вашей мамой по фильму. Секундочку… Иннокентий Михалыч! Когда мы снимаем эпизод «Видение»?
– Ровно через месяц, – сказал Артшуллер.
– Сергей, предположим, я соглашусь, но вот через месяц для меня это никак невозможно. Меня дети ждут, – развела руками Елена.
– Дети? Какие дети? – удивился Катайцев.
– C четвертого по девятый класс. Школьники из города Ханты-Мансийска.
– А разве вы не…
– Нет. Я издалека.
– В таком случае вас послал нам сам господь бог … в лице Павла Артемьевича (Паша любезно поклонился). И мы снимем этот эпизод в ближайшее время, правда, гражданин начальник?
– Разумеется, я далек от мысли в чем-то препятствовать творческому полету режиссера, но, могу спорить, ни фига у вас не выйдет из этой затеи, – сказал Векшин.
– Заметьте, не я это предложила, – тут же протянула ему ладошку Елена. У нее блестели глаза и подергивались уголки губ. – На что спорим?
«Ну ладно, секс-бомба!»
– Предупреждаю, я буду весьма и весьма пристрастным судьей вашему опыту. – Он тоже протянул руку. – Спорим на любое мое желание!
– Скорее на исполнение моего! Я намерена выиграть, – сказала Елена.
– Ну, вот и хорошо, – заключил Катайцев. – А теперь я бы предложил вам еще один танец, Елена Николаевна. С вашего разрешения, Павел Артемьевич.
Векшин чертыхнулся и пошел курить, прихватив с собой Кульмана.
Марина Аркадьевна проводила его злым взглядом. «Тоже мне мужик!». Потом подняла бокал в сторону пары «стажерка-режиссер». «А ты и в самом деле не так проста, голубушка. Если так пойдет, то на следующих выборах моей соперницей можешь стать. Только этого мне не хватало!». Марина притянула к себе Веронику, крепко поцеловала в губы и, отстранив ошарашенную гримершу, вышла из зала походкой человека, принявшего важное решение.
Вот также, стремительно и безвозвратно, Марина принимала решение лет пятнадцать назад, когда ее подкосило совершенно неожиданно возникшее чувство к одному интересному человеку противоположного пола. Кто бы мог подумать, что с Настоящей женщиной может случиться что-то подобное! Правда, коллеги из Сообщества ее предупреждали, что один раз в тысячу лет каждой из них посылается такое испытание, так сказать, проверка на прочность. И не кем-нибудь посылается, а… впрочем, не надо имен. Проверку Марина выдержала. Но однажды, когда этот мужчина горячо целовал ее и рассказывал о том, как все у них будет хорошо, Марина замечталась… В общем, килограммов семь она в том апреле
XI. Что дальше?
Как и подавляющее большинство граждан, Елена Тихонова бессчетное количество раз начинала вести дневник. Но одно дело вести оживленную переписку с десятком друзей и знакомых, а другое – оставаться наедине со своими мыслями и, более того, откровенно и объективно доверять их бумаге. Бр-р… Дневниковые записи – дело ответственное. И ведут их либо по великой потребности, либо по великой глупости, либо по великой впечатлительности. Судя по начальной записи в дневнике Елены Тихоновой: «Кто я?..» – она тяготела к первому.
В последующих заметках немного сбивчиво и занудно она пыталась найти ответ на вопросы: почему ей так не везет с мужиками и почему все они, в основном, сволочи. Неоднократно возвращалась Елена и к вопросу собственного самоопределения. Как и к вопросу дальнейшей реализации контракта с Сообществом. После первого успеха в ресторане «Мефисто» она честно пыталась что-то придумать. Но… В своих мыслях она доходила даже до того, чтобы… Впрочем, этично ли разглашать интимные мысли молодой незамужней дамы? Стоит, пожалуй, только обратить внимание на глаголы, которыми пользовалась Елена Николаевна, перебирая варианты взаимоотношений со своим подопечным: напоить, соблазнить, украсть, заговорить, наслать, ухайдакать(!), а также поймать, ублажить, накормить, зареветь, стукнуть, напасть. И еще: замурлыкать, пообещать, поцеловать, затащить… В общем варианты были. Но единственно верный пока не просматривался.
XII. Успех
…Она стояла у окна в белом платье. Лил дождь. Мокрые разводы на окне делали лицо этой женщины печальным, даже скорбным. Время от времени она поправляла волосы и проводила рукой по лицу. Кажется, она, как и погода, была не в лучшем настроении. Плакала? Вспоминала? Просто грустила? Иногда вспышка молнии резко освещала все вокруг, и в одном из стекол большого окна можно было заметить еще одно женское лицо. Этой дамы, судя по всему, не могло быть внутри помещения. Ее лицо возникло ниоткуда и было не чем иным, как отражением каких-то глубоко личных мыслей женщины у окна. Но в отличие от нее дама-отражение не казалась потерянной. Более того, она выглядела удивительно солнечно в сумраке ливневой ночи. Ее лицо можно было бы назвать юным, чистым и даже невинным: полуоткрытые губы, пушистые ресницы, тень от которых падала на высокие скулы, лоб без единой морщинки, безупречная линия изогнутых бровей… Да, она выглядела бы вполне наивным созданием, если бы не ее глаза. Глаза выдавали в ней обладательницу знания. Немного с лукавинкой, они, казалось, обещали тому, кто рискнет в них заглянуть, открыть какую-то тайну о самом главном в жизни. Глаза звали, упрекали, смеялись и прощали. Глаза светились. Да-да, вот и в эту секунду, при новой вспышке молнии, в них опять возникло и несколько мгновений пульсировало необыкновенно притягательное сияние.