СООБЩЕСТВО НА КРАЮ
Шрифт:
Все Спикеры заметили это, но, как строго предписано правилами, проявили уважение к стыду. Деларми тоже, но с раздражением. В соответствии с установленным порядком она произнесла:
— Можем ли мы попросить вас позволить нам прочитать ваши мысли, поскольку мы понимаем и прощаем любой стыд, который вы чувствуете.
— Я, — ответил Первый Спикер, — как и вы, не знаю, из чего можно заключить, что Тревиц — орудие этой организации, и как он может послужить ее цели. Но Спикер Гендибал в этом уверен, а интуицией человека, получившего звание Спикера, нельзя пренебрегать. Поэтому я
— К отдельному человеку? — вполголоса удивленно сказал один из Спикеров. И тут же мысленно извинился за то, что в уме его мысль сопровождалась выражением «какой дурак».
— К отдельному человеку. И вы правы, это глупость. Я прекрасно знаю, что План нельзя применять к индивидууму или даже к малой группе индивидуумов. Тем не менее, мне было любопытно. Я экстраполировал межличностные взаимодействия далеко за пределы разумного. Я проделал это шестнадцатью разными способами и выделил скорее область, чем точку. Затем я использовал все имеющиеся у нас сведения о Тревице (член Совета Первого Сообщества действительно заметная фигура) и о Мэре Бранно. Затем я свел все вместе, боюсь, довольно сумбурно. — Он остановился.
— И что же? — спросила Деларми. — Насколько я понимаю, результат… неожиданный?
— Не было никакого результата. Ничего нельзя сделать с отдельным индивидуумом. И все же… все же…
— И все же?
— Я сорок лет занимаюсь анализом результатов. Я привык предчувствовать результат еще до того, как анализ проведен, и я редко ошибался. В данном случае, несмотря на отсутствие результата, предчувствие говорит мне, что Спикер Гендибал прав и Тревица нельзя оставлять без надзора.
— Почему же, Первый Спикер? — спросила Деларми, явно смущенная эмоциональностью в разуме Первого Спикера.
— Мне стыдно, — сказал Первый Спикер, — что я поддался искушению использовать План для цели, для которой он не годится. Кроме того, мне стыдно, что я позволил влиять на себя чему-то интуитивному… Но я должен сказать, потому что мое ощущение очень сильно. Если Спикер Гендибал прав и нам угрожает опасность, то именно у Тревица будет в руках решающая карта, когда разразится кризис.
— На чем основано ваше ощущение? — Деларми была шокирована. Первый Спикер с несчастным видом оглядел Стол.
— Оснований нет. Психоисторическая математика ничего не дает, но, пока я наблюдал взаимодействие связей, я пришел к мысли, что Тревиц — ключ ко всему. Нам следует обратить внимание на этого молодого человека.
Гендибал уже понял, что опоздает на заседание Стола. Могло случиться так, что он вообще не доберется до города.
Его крепко держали, и он отчаянно проверял разумы вокруг себя, в поисках лучшего способа заставить их отпустить его.
Возбужденный Руфирант стоял перед ним.
— Вы подготовились, мученый? Поединок — удар за удар. По-стрынски. Тогда давай, как ты меньше. Бей первый.
— Тогда будь ли кто держать тебя, как держи меня? — сказал Гендибал.
— Отпустите его, — сказал Руфирант. — Не-не, одни руки. Но крепко держите ноги. Не надо танцы.
Гендибал
— Бей, мученый, — сказал Руфирант. — Покажи нам удар!
И тут ищущий разум Гендибала обнаружил что-то, что откликнулось гневом и жалостью. У Гендибала не было выбора, приходилось идти на риск неправомерного вмешательства. И затем импровизировать на этой основе…
Уже не нужно! Он еще не тронул этот разум, а тот уже реагировал, как надо. В точности.
Он неожиданно заметил фигурку небольшого роста, с длинными спутанными черными волосами и раскинутыми руками, вбегающую, не разбирая дороги, в его поле зрения и яростно наступающую на стрынского фермера. Фигурка была женская. Гендибал мрачно подумал, в каком же напряжении он был, если осознал, что это женщина, только, когда увидел ее.
— Каролл Руфирынт! — пронзительно кричала она на фермера.
– Ты хулиган и трус! Удар за удар по-стрынски? Ты вымахал в два рыза больше мученого! Тебе опасней напасть на меня. Ты слыхал про обижай маленьких? Быть позору, я думай. Кругом тыкай пальцем и говори: вон Руфирынт, который нападай на маленьких. Будь смех, я думай, и ни один порядочный стрынец не станет пей с тобой. И ни одна порядочная стрынка не пойди с вами.
Руфирант, умоляюще бормоча: «Ну, Сура», — пытался уклониться от ударов, которыми она его осыпала.
Гендибал почувствовал, что его больше не держат, что Руфирант на него не смотрит, что остальные больше не думают о нем.
Сура тоже не думала о нем, вся ее ярость была сосредоточена на Руфиранте. Гендибал, приходя в себя, посмотрел, что можно сделать, чтобы поддержать эту ярость и усилить тяжелый стыд, заливавший Руфиранта. Причем сделать так легко и искусно, чтобы не оставить следов вмешательства. Опять оказалось, что ничего не было нужно.
— Вы все — шаг назад! — сказала женщина. — Слушай, Если мало того, что Кароллище просто великан рядом с этим мученым, так вас еще здесь пять или шесть корешей, чтобы вместе опозориться и, вернувшись на ферму, похваляться битьем малышей. «Я держал его за руки, — скажи ты, — а великан Руфирынтище ударил его по лицу, зная, что ему не отвечай»'. А ты скажи: «А я держал его за ногу, я тоже прославился». А Руфирынтюга скажи: «Я бы не спрывился с ним один, так вот мои дружаны его держали, и вшестером помогли мне его одолеть».
— Но, Сура, — чуть не хныча, сказал Руфирант, — я сказал мученому, что он может ударить первым.
— Эх, и боялся же ты страшных ударов этих тонких ручек, Руфирынт-дурынт. Слушай, пусть он иди, куда шел, а вы все ползи домой, если дома вас еще принимай. И надейся, что про наши подвиги никто не узнай. Но если вы еще хоть немного рызозлите меня, то я всем рысскажи.
Они тихо ретировались опустив головы и не оглядываясь.
Гендибал посмотрел им вслед, затем перевел взгляд на женщину. Она была в брюках и блузе, обута в грубые ботинки. Она тяжело дышала, и лицо ее было мокрым от пота. У нее был довольно большой нос, обнаженные мускулистые руки, тяжелые груди (насколько Гендибалу позволяла заметить свободная блуза)… Но ведь стрынские женщины работают на полях наравне с мужчинами.