Соотношение сил
Шрифт:
– Снижаемся! – крикнул пилот и во всю глотку запел арию герцога из «Риголетто».
* * *
Илья приехал на Мещанскую в начале первого ночи, открыл дверь своим ключом. В квартире все спали. Карл Рихардович ждал его, старался не уснуть, но нечаянно задремал в кресле и проснулся, когда Илья уже сидел напротив, смотрел на него припухшими воспаленными глазами.
– Простите, что так поздно. Вообще не надеялся вырваться сегодня.
Голос его показался странным, каким-то сухим, глухим, как шорох бумаги. Пальцы
– Чаю выпьешь?
– Не хочется.
– Что-то случилось?
Илья коротко, без всяких эмоций, рассказал о Мае Суздальцеве. Доктор слушал молча, только вздыхал.
– Знаете, я понял одну удивительную штуку, – сказал Илья. – Раньше просто в голову не приходило. Оказывается, ее боль мне трудней терпеть, чем свою собственную. И особенно жутко оттого, что утешить не могу. Разные бывают трагедии. Несчастный случай, или, допустим, бандиты, или неизлечимая болезнь – да, тяжело, но можно смириться, принять как данность. А в гибели этого мальчика есть нечто такое… – Он щелкнул пальцами.
– Нечто издевательское, – продолжил за него доктор, – глумление над самим понятием жизни и смерти. Принять как данность невозможно, и смириться не получается.
– Не получается. – Илья помотал головой. – Вот мы с вами битые, задубели, толстенной корой обросли, привыкли к своим личинам. А Машка слабенькая, уязвимая, ее от вранья тошнит. Я лавирую, ускользаю, отвлекаю. Пытаюсь внушить, что в абсурде есть какое-то рациональное начало.
– И какое же, интересно?
– А, все то же. – Илья махнул рукой. – Острый политический момент, отодвинуть границы, тянуть время, французы с англичанами сволочи, война, подготовка к войне. Знаете, что слышу в ответ? Хороша подготовка, заранее убить побольше людей, чтобы облегчить задачу Гитлеру. Нет, дорогой доктор. После истории с Маем мои фокусы не проходят.
– А ты попробуй сказать правду.
– Я и говорю. – Илья усмехнулся. – Наизусть цитирую.
– Хватит паясничать, – одернул его доктор. – Ты прекрасно понял, я имею в виду вовсе не газету. Настоящую правду, без кавычек.
– Настоящую? О чем? О тупом ублюдке, для которого мы все даже не скот, а просто грязь под его сапогами? – Он слегка повысил голос, глаза зло сощурились. – Зачем ей это знать? Чтобы ощутить себя комком грязи?
– Илюша, не заводись. Я хочу, чтобы ты меня услышал. Чем ловчее ты лавируешь и выкручиваешься, тем выше и прочней стена между вами. Хочешь утешить ее? Прекрати повторять околесицу в духе «Краткого курса» и передовиц «Правды». Ты не доверяешь ей? Опасаешься, ляпнет где-нибудь что-нибудь?
– Да нет же! Не в этом дело!
– А в чем? Не молчи, объясни.
Илья сидел, низко опустив голову, доктор пытался заглянуть ему в глаза и услышал быстрый шепот:
– Боюсь лишить ее последних иллюзий.
– Думаешь, они у нее остались?
– Не знаю… Ну ведь надо во что-то верить, когда тебе двадцать один год…
– И во что она должна верить? В светлое коммунистическое завтра? В мудрость и отеческую любовь товарища Сталина?
– Перестаньте. – Илья сморщился. – Верить хотя бы в какое-то завтра, видеть хотя бы бледную тень смысла.
Доктор
– Просто мне страшно за нее, пытаюсь защитить, спрятать.
– Ну, ты же не кенгуру, у тебя на брюхе теплой сумки нет. Да и не усидит она в сумке, взрослая уже.
– Взрослая, – кивнул Илья, – кстати, послушайте, какой сочинила вчера стишок:
Ты хочешь говорить красиво,а получается вранье.Я знаю, тупость – это сила,и надо уважать ее.Карл Рихардович повторил стишок, медленно, нараспев. Глядя на него, Илья невольно улыбнулся.
– Слабенькая, уязвимая, – произнес доктор, передразнивая унылую интонацию Ильи, – плохо ты ее знаешь, Илюша.
– Ладно, опять мы заболтались. – Илья взглянул на часы. – Времени мало, меня вызвать могут в любую минуту, я предупредил Поскребышева, если что, сюда позвонит.
– Отлично, – кивнул доктор, – значит, дергаться не будешь. Позвонит – сразу поедешь, а нет, так и слава богу. Слушай, я знаю, кто мог бы съездить в Иркутск.
Доктор принялся подробно пересказывать разговор с Митей Родионовым. Илья почти не перебивал, иногда вставлял короткие реплики.
– Отправлять нелегалом в Германию парня, который работал в торгпредстве, – маразм, белая горячка в ежовском стиле, но Берия совсем не идиот…
– А вот представь, – перебил доктор, – если бы до сих пор наркомом оставался Ежов.
– Не спился бы, мог и остаться.
– Брось, – доктор махнул рукой, – не мог. Он и без водки был абсолютно невменяем.
– Как будто остальные вменяемы! Ворошилов, Буденный, Молотов…
– Ну-ну, ты загнул. Молотов уж точно в здравом уме. С трибуны и по радио вещает вполне связно.
– Ежов тоже вещал не хуже прочих. Для этого здравого ума не нужно, голосовых связок вполне достаточно.
– То есть ты считаешь, Хозяин избавился от Ежова исключительно из-за пьянства? А на кого свалить тридцать седьмой? Ну и все-таки пора уж назначить на такую ответственную должность более компетентного человека…
– Например, Валерия Чкалова.
– Кого? – Карл Рихардович даже привстал от удивления. – Чкалова? Летчика? Погоди, он ведь погиб недавно.
– Мг-м, разбился при испытании новой модели истребителя, через несколько месяцев после того, как Хозяин предложил ему занять пост наркома. Ежов еще не был снят. Берия сучил ножками от нетерпения, ждал. И вот, нате вам, Чкалов.
– Он отказался?
– Обещал подумать. Предложение прозвучало на ужине в Кунцеве, при Ежове и при Берия.
– Слушай, а может, это был такой изощренный способ убийства? Натравить их обоих сразу, вполне в его стиле.
– Может, и так. – Илья пожал плечами. – Но вряд ли. Просто Хозяину нравятся герои-летчики. Вот, назначил Проскурова руководить военной разведкой. И, между прочим, выбор оказался очень удачный. Проскуров толковый человек, разведку поднимает из пепла. И – страшно произнести – порядочный. Представляете, честный, порядочный человек. Смертный приговор.