Соотношение сил
Шрифт:
Финальный монолог деда Щукаря звучал на фоне костра, лошадей и телег, в ночном. В четверть второго ночи дед не давал никому спать, сыпал цитатами из «Краткого курса», грубо замаскированными под народные прибаутки. Хозяин любил таких персонажей и, конечно, изволил смеяться, тыча пальцем в экран.
Щукарь высказал что положено и уснул на телеге в обнимку с коммунистом Давыдовым.
«Или он думает, если я знаю, кроме немецкого, еще английский и французский, то финский как-нибудь пойму? Да ни черта он не думает. Привык к голосу говорящего карандаша в кинозале, и все. Если Ворошилов с Мехлисом могут
Под сладкую музыку замерцала надпись:
«Прошел год, может быть, два. На знакомых полях Гремячего Лога загрохотали машины, о которых мечтал дед Щукарь».
Включился свет, в первом ряду заговорили, но слов Илья не разбирал, сердце колотилось. В голове неслось: «Попробую импровизировать, по кадрам хроники не так сложно сочинить закадр. Отлично. А потом он спросит, откуда знаю финский, когда успел выучить, и решит, что говорящий карандаш всегда переводил неправильно, с тайным вражеским умыслом, по заданию какой-нибудь разведки».
В первом ряду царило оживление. Хозяин посмеивался, подшучивал над пьяным Климом. Кино понравилось, дед Щукарь развеселил. Илья поймал взгляд Большакова, испуганный или сочувственный, во всяком случае, человеческий. Показалось, что один глаз Ивана Григорьевича дернулся.
«Вроде раньше не было у него нервного тика, – машинально отметил Илья, – значит, дело дрянь. Нет, нельзя болтать наугад, надо сразу сказать: финского не знаю, переводить не могу. Все-таки он, наверное, помнит, что я референт по Германии, а не по Финляндии… Щукарь поднял Хозяину настроение, а я испорчу, сорву просмотр. Господи, как же быть?»
Свет погас. Заиграла музыка, поплыла панорама Хельсинки. Мужской хор запел бравурную патриотическую песню, в потоке незнакомых слов то и дело повторялись два понятных: Финляндия и Маннергейм. На экране появился сам маршал, шагающий перед строем ополченцев. Песня кончилась, заговорил диктор.
Илья глубоко вдохнул, на мгновение зажмурился, приготовился произнести: «Товарищ Сталин, извините, я финского не знаю, переводить не могу».
Открыв глаза, он увидел чудо – спасительные белые строчки английских субтитров, и понял: у Большакова нет нервного тика, Иван Григорьевич подмигнул, потому что знал про субтитры, хотел подбодрить.
На экране жители Хельсинки прятались в бомбоубежища, пожарные в касках поливали из шлангов пылающие дома.
– Тридцатого ноября, в четыре часа утра, без всякого объявления войны, советские самолеты стали бомбить Хельсинки, советские танки двинулись на нашу территорию.
Когда Илья перевел, сразу подумал о Мае Суздальцеве и тысячах таких же мальчишек, гибнущих ежедневно, непонятно за что, зачем. Отодвинуть границу подальше, чтобы с финской стороны Ленинград не обстреливали из зениток? Но при нападении на большие города главная опасность – бомбардировки, а не зенитные обстрелы. Бомбить можно и при прежней границе, если есть авиация. У финнов с авиацией плохо. И палить по Ленинграду из зениток они вовсе не собирались, никакой опасности не было, Сталин сам ее создал, напав на Финляндию. Зачем? Затем, что хотел повторить польский триумф Гитлера, завоевать
Вечером 26 ноября по советскому радио было объявлено, что в 15.45 у села Майнила, у самой границы, орудийными выстрелами с финской стороны убито четыре, ранено девять красноармейцев.
НКВД организовало провокацию наподобие той, что разыграло гестапо в Посевалке, но без переодеваний. Никаких иностранных журналистов в Майнилу не приглашали, в принципе, можно было вообще не стрелять, а начать сразу с пропагандистской истерики. Советские граждане усомниться не смели, а остальной мир все равно не поверил.
Незадолго до нападения «Правда» назвала финского премьер-министра Каяндера «разновидностью пресмыкающегося, у которого нет острых зубов, нет силы, но есть коварство и похотливость мелкого хищника».
Сразу после нападения было объявлено, что «в Финляндии произошла революция, народ свергнул Каяндера, угнетенные финские трудящиеся провозгласили создание Финляндской демократической республики».
Нападавшие дивизии Красной армии превосходили всю финскую армию по количеству самолетов, танков и живой силы в десятки раз и не могли продвинуться ни на шаг, несли колоссальные бессмысленные потери. Это происходило на глазах всего мира. Это убеждало Гитлера, что он справится с СССР еще легче, чем с Польшей.
На экране появилась дорога с подводами, набитыми крестьянским скарбом. Эвакуация жителей пограничных районов.
Илья переводил с английского и опять вспоминал передовицы «Правды»: «В разных концах страны народ уже восстал и провозгласил создание демократической республики. Народные массы Финляндии с огромным энтузиазмом встречают и приветствуют доблестную непобедимую Красную армию».
В СССР слухи о том, что на самом деле творится на Финском фронте, прорывали не только пропагандистские, но и цензурные укрепления: приказ Жданова – не сообщать родственникам о погибших; приказ Ворошилова – отправлять «обрубков» с ампутированными конечностями из госпиталей не домой, а подальше от их родных мест.
Кроме сказочного демократического правительства во главе с коммунистом Куусиненом, была сформирована еще и революционная финская армия. По всей территории СССР собирали финнов и карелов призывного возраста. Их оказалось маловато, всего несколько сотен. Решили, что за финнов сойдут светловолосые белорусы. Добавили пару тысяч белорусов. Обрядили в трофейную польскую военную форму, чтобы армия выглядела как иностранная. По Ленинграду, по Москве полетел каламбур: «На финские мины идут минские финны».
Финны минировали покинутые беженцами деревни, дороги, леса, озера. Миноискателей у Красной армии не было, на минах подрывались сотни, если не тысячи красноармейцев. И вот в начале января два ленинградских инженера за сутки сконструировали опытный образец миноискателя, наладили производство.
«Слава богу, остались у нас еще люди с мозгами и руками, – думал Илья, следя за субтитрами, – и появилась надежда, что Хозяин, наконец, снимет Ворошилова с должности наркома обороны, назначит Тимошенко. Он по сравнению с Климом гений военной науки».