Соперница королевы
Шрифт:
— Но я испытаю и черный, — добавила она.
Затем она надела роскошное золотое колье с бриллиантами, опалами и рубинами.
— Это подарок Роберта, — сказала она, любуясь отражением в зеркале. — Ну, разве не изумительная вещь? Он знает, какие камни я люблю.
— Восхитительно, Ваше Величество, — с готовностью подтвердила я, невольно подумав, что мне приходится восхищаться дорогим подарком, который мой любовник сделал другой женщине.
Она нежно погладила ожерелье.
На протяжении нескольких следующих месяцев она была очень капризна, и мне опять
Похоже, Роберт тоже заметил перемены в ее поведении. Он часто жаловался на свои распухшие ноги — теперь он страдал от подагры — и намекал на то, что его доктор рекомендует ему более частые поездки в Букстон. Я думала, что он подготавливает условия для побега на тот случай, если ему придется спешно ретироваться.
Она беспокоилась о его здоровье и следила за тем, что он ест, оказываясь с ним за одним столом. С суровостью в голосе она заявляла, что он должен сократить количество съедаемого и выпиваемого.
— Взгляните на меня! — восклицала она. — Я не слишком худая и не слишком толстая. А все почему? Потому что я не наталкиваюсь едой, как свинья, и не напиваюсь до бесчувственного состояния.
Иногда она хватала еду с его тарелки и заявляла, что если он не желает сам побеспокоиться о своем здоровье, это сделает за него она.
Роберт не знал, радоваться ему или огорчаться, потому что несомненным оставалось то, что в ее тоне появились незнакомые ему суровые нотки. Тем не менее, когда он и в самом деле уезжал в Букстон, она всегда волновалась о том, как проходит лечение, и грустила. В такие периоды ей нелегко было угодить.
Роберт находился в Букстоне, когда я однажды сопровождала королеву в одной из ее летних поездок по стране. Когда мы прибыли в Уонстед, слуги Роберта приветствовали нас со всей торжественностью и пышностью, на какую только был способен сам Роберт.
— Но это совсем не то, Леттис, — пожаловалась королева. — Без него померк бы и Кенилворт.
Иногда мне казалось, что она все же решится на брак с Робертом, но с возрастом страсти юности в ней поутихли. Теперь главным в ее жизни стали корона и власть. Тем не менее Елизавета постоянно нуждалась в присутствии Роберта. Кристофер Хэттон, несмотря на свою внешность и умение танцевать, ни за что не смог бы заменить его. Я была уверена, что она использует Хэттона для того, чтобы вызвать ревность Роберта. Она хотела показать ему, что лишь страстная решимость сохранить девственность не позволяет ей иметь столько любовников, сколько она захотела бы. Ведь она наверняка понимала, что у Роберта были другие женщины, поскольку сама Елизавета не могла удовлетворить его физически.
И чем больше я понимала, насколько королева влюблена в Роберта, тем тревожнее мне становилось.
Одну из комнат в Уонстеде Роберт превратил в Королевскую Опочивальню. Весь дом был образцом комфорта и роскоши, но в комнатах,
— Это прекрасный дом, — продолжала королева, — но отсутствие хозяина делает его скучным.
Она отправила к нему посыльного с сообщением, что находится в Уонстеде. Его ответ привел ее в восторг. Она прочитала его мне.
— Бедный Робин, — заявила она. — Он вне себя от отчаяния. Ему невыносимо думать о том, что я нахожусь здесь, а он не может задействовать своих актеров ради моего увеселения или устроить фейерверк. Вот что я тебе скажу: один его вид значит для меня больше, чем все пьесы и фейерверки моего королевства. Он говорит, если бы знал, что я еду сюда, то покинул бы Букстон, невзирая на мнение докторов. И он так бы и поступил.
Она сложила письмо и спрятала его за корсаж.
Меня чрезвычайно тревожила подобная привязанность королевы к Роберту. Я знала, что когда (или если) мы с Робертом поженимся, беды не миновать. Но меня сильно тревожило еще одно обстоятельство — я снова забеременела, хотя не знала, хорошо это или плохо. Может, это шанс довести дело до конца? Я не собиралась избавляться от ребенка. В прошлый раз я погрузилась в глубокую депрессию, потому что мне была свойственна черта, удивлявшая даже меня. Своих детей я любила гораздо больше, чем ожидала от себя, но когда думала о наших с Робертом будущих детях, то сердце у меня замирало от счастья. Если он действительно хочет детей, то самое время начинать их рожать.
Министры королевы продолжали подталкивать Елизавету к браку, поскольку вопрос о наследнике оставался открытым. Они полагали, что королева еще может рожать, если в ближайшее время выйдет замуж. Ей исполнилось уже сорок пять. Поздновато, конечно, но, с другой стороны, Елизавета была в отличной форме. Она всегда была умеренна и в еде, и в питье, постоянно занималась физическими упражнениями и даже в таком возрасте танцевала столько, что лишь немногие из нас могли потягаться с ней. Она ездила верхом, совершала пешие прогулки и была полна сил — и духовных, и физических. Потому министры полагали, что Елизавета еще может подарить Англии наследника.
Однако обсуждать эту тему с королевой нужно было очень деликатно, ведь Елизавета могла разгневаться при упоминании, что уже не молода. Поэтому за спиной королевы велась активная деятельность, и ее фрейлинам пришлось отвечать на ряд вопросов весьма интимного свойства.
Начались переговоры с Францией. Герцог Анжуйский стал королем Франции Генрихом Третьим, а его младший брат герцог Аленсонский (который тоже когда-то был в числе претендентов на руку Елизаветы) унаследовал титул старшего брата и стал герцогом Анжуйским. Он все еще оставался холост, и его мать, Екатерина Медичи, безусловно, понимала, насколько выгоден брак ее младшего сына и Елизаветы для него самого и для Франции.