Соперница королевы

Холт Виктория

— Она сказала, что ты предлагал семьсот фунтов в год, если она отречется от брака.

— Я предложил ей деньги, чтобы она перестала болтать.

— Если она твоя жена, то как же мы поженимся?

— Да говорю же тебе, что она мне не жена.

— Только мать твоего сына.

— Малыш Роберт — мой незаконнорожденный сын. А что мне, монахом надо было жить? Чего ты ожидала?

— Действительно, чего? Ты ведь всю жизнь пляшешь под дудку королевы… Да, Ваше Величество… Конечно, Ваше Величество… Когда угодно, Ваше Величество…

Бедный Роберт! Не надоело? Сколько это уже продолжается?

— Долго, — вздохнул он, — но когда-то это закончится. Мы поженимся, невзирая ни на что!

— Даже невзирая на королеву и твою жену леди Дуглас Шеффилд, — подхватила я. — Бедняжка Роберт, ты повязан по рукам и ногам.

— Не дразни меня, Леттис! На этот раз я не стану оглядываться на королеву. Что касается Дуглас Шеффилд, то она сама себя обманывает. Говорю тебе, она — не помеха.

— То есть ты хочешь сказать, что препятствий нашему браку нет?

— Ни малейших.

— Так чего мы ждем?

— Ждем, когда утихнут слухи о смерти Уолтера.

Я позволила ему себя убедить, потому что сама этого хотела.

* * *

Отношение королевы меня несколько смущало. Не знаю, доходили ли до нее слухи о нас с Робертом или нет, но я порой ловила на себе ее пристальный взгляд. Впрочем, возможно, она пыталась понять, как я переношу горе. Елизавета всегда чутко относилась к горю своих приближенных, и в особенности членов своей семьи.

— Робин нынче так печален, — однажды сказала королева. — Он очень предан своей семье, и мне это нравится. Это говорит о том, что у него доброе сердце. Ты же знаешь, как я люблю семью Сидни, и я никогда не забуду о том, как милая Мэри, сестра Роберта, выхаживала меня, и о том, как сильно она из-за этого пострадала.

— Вы были всегда очень добры к ней, Ваше Величество.

— Я в долгу перед ней, Леттис. А теперь бедняжка потеряла старшую дочь. Амброзия умерла в феврале, и Мэри безутешна. Слава Богу, у нее есть такой прекрасный сын, как Филипп. Ее это не может не утешать. На редкость благородной внешности юноша. Я сделаю вот что: возьму ко двору младшую дочь Мэри, — ее тоже назвали Мэри в честь матери, — и найду ей здесь хорошего жениха.

— Но ей ведь только четырнадцать, Ваше Величество.

— Я знаю, но через год-два ее уже можно будет отдать замуж. Есть Генри Герберт, теперь он граф Пемброк. Я уже подумывала о невесте для него. Думаю, Сидни будут рады, особенно дядя юной леди — граф Лестер.

— Несомненно, Ваше Величество.

И действительно, вскоре юная Мэри Сидни приехала ко двору. Она была красивая девочка, с волосами цвета янтаря и правильными чертами лица. Все обращали внимание на ее сходство с Филиппом, который считался одним из придворных красавцев. Однако, в отличие от красоты Роберта Дадли, пробуждающей в женщинах весьма земные желания, красота Филиппа была изящная, почти неземная. И Мэри тоже была воздушно красива, поэтому найти

ей жениха будет нетрудно.

Королева была очень благосклонна к Мэри, и это, несомненно, должно было утешать ее родителей и брата. Елизавета и мне продолжала оказывать какое-то совершенно особое внимание, и я никак не могла понять, чем оно объясняется. Она часто говорила со мной о графе Лестере, иногда чуть насмешливо, как если бы она отдавала себе отчет в определенных слабостях его натуры, но любила его от этого не меньше.

Я была очень близка к ней в то время. Елизавета даже допустила меня в свою опочивальню. Она любила, когда я прикладывала к себе ее платья, чтобы она могла выбрать, какое одеть.

— Ты прелестное создание, Леттис, — говорила мне королева. — Сразу видно, что ты из рода Болейн.

При этом вид у нее был задумчивый. Наверное, вспоминала свою мать.

— Леттис, — сказала мне однажды королева, — без сомнения, ты снова выйдешь замуж, но пока еще рано. Однако я уверена, что тебе скоро надоест быть вдовой. — Я не ответила, а она продолжала: — Теперь все носят белое с черной отделкой или черное с белой отделкой. Как ты думаешь, Леттис, это красиво?

— Одним это идет, мадам, а другим — нет.

— А мне пойдет?

— Вашему Величеству очень повезло. Стоит вам надеть какое-то платье, как оно тут же преображается и выглядит прекрасно.

Возможно, я зашла слишком далеко? Нет, ее придворные приучили ее к самой беззастенчивой лести.

— Я хочу показать тебе платки, которые сшила для меня моя прачка. Достань их из ящика. Вот, смотри! Черный шелк с золотыми венецианскими кружевами. Что ты об этом думаешь? А вот платки для зубов, как и положено, из грубого голландского сукна, вышитые черным шелком, и отороченные серебряным и черным шелком.

— Они очень красивые, мадам, — ответила я, обнажая в улыбке свои идеальные зубы, которыми я очень гордилась.

Она слегка нахмурилась, потому что ее собственные зубы уже начали портиться.

— Госпожа Твист добрая душа, — опять заговорила она. — Она очень потрудилась над этими платками. Я люблю, когда мои служанки занимаются рукоделием. Посмотри на эти рукава. Их вышила шелком моя мастерица миссис Монтегю. Надо было видеть гордость на ее лице, когда она мне их дарила. Ты только взгляни на эти чудные бутоны и розочки.

— Опять черное на белом, мадам.

— Ты сама сказала, что некоторым это идет. Ты видела сорочку, которую мне подарил на Новый год Филипп Сидни?

По ее просьбе я достала сорочку из ящика. Она была из батиста и вышита черным шелком. К ней прилагалось несколько воротников, отороченных золотыми и серебряными кружевами.

— Бесподобно, — прошептала я.

— Мне подарили много чудесных подарков, и я покажу тебе самый дорогой для меня.

Этот подарок был на ней. Это был золотой крест, украшенный пятью великолепными изумрудами и безупречным жемчугом.