Соперники
Шрифт:
– Если сейчас я предприму против Флейм какие-либо действия, то нечего и думать о том, что она ко мне вернется. Она окончательно убедится, что все, чего я хочу, это получить землю.
– Может, и так, – Сэм вздохнул тяжело и раздраженно, – но время-то идет, вот что меня беспокоит. Я не предлагаю тебе потребовать выплаты по закладной, но ведь можно слегка припугнуть Флейм – потребовать финансовые отчеты и пересмотра условий кредита. Попробуй надавить на нее, а то и немного прижать.
– Флейм невозможно прижать, она
– Ченс, с моей точки зрения, бездействовать – это ошибка. Сколько мы еще можем сидеть сложа руки?
– Столько, сколько нужно.
Сэм взглянул на него.
– Ты хоть как-то продвинулся вперед? Или она просто водит тебя за нос?
Он не мог бы ответить на этот вопрос ни тогда, ни сейчас, когда взболтал бренди и почти до дна осушил стакан.
– Еще бренди?
Ее мягкий голос проник в него, всколыхнув чувства, однако он понял, что вопрос был не более чем любезностью.
– Нет.
Он повернулся к ней лицом и обвел ее взглядом. Этот взгляд вызвал в ней какую-то смутную тревогу – от настороженности ее зеленые глаза сделались непроницаемыми, а на лицо наползла маска вежливости.
– В течение последних четырех недель мы ужинали, разговаривали, а иногда даже смеялись вместе. Так почему же у меня такое чувство, словно между нами стена и ты делаешь все это чисто механически?
С неторопливой грацией она спустила ноги и встала с кресла, затем, сунув руки в карманы, приблизилась к камину.
– Видимо, ты забыл, что эти встречи – твоя инициатива, а не моя.
– Мне кажется, для тебя они ровно ничего не значат – ты сожалеешь о каждой адресованной мне улыбке. – Он поднес стакан ко рту и говорил поверх него. – Однако ты улыбалась. В минуты слабости – когда забывала о том, что должна меня ненавидеть.
– В таком случае, это происходило действительно редко, – холодно бросила она.
Ченс улыбнулся, допил бренди, подошел к кофейному столику и поставил на него пустой стакан.
– Что ты хочешь от меня, Флейм? – С предельным напряжением он ждал ответа, но его не последовало. Он заговорил вновь – с нарастающей силой и нотками гнева. – Я что, должен ползать на коленях? Умолять? Но о чем?
– Я ничего от тебя не хочу, Ченс. Абсолютно ничего. – Когда он повернулся, она стояла к нему спиной и смотрела на огонь. Он не мог оторваться от ее высокого, напоминавшего иву силуэта.
– Я не верю, что стал тебе безразличен, Флейм.
Подойдя к ней, он увидел, как она напряглась, насторожилась, точно отгородившись от его живого присутствия.
– А мне безразлично, во что ты веришь.
– Я заставлял тебя смеяться. Улыбаться. Сердиться. И, несомненно, заставлял плакать.
– Не забудь прибавить к списку своих достижений и то, что ты заставил меня тебя возненавидеть.
– Но тебе не все равно. Я тебе не безразличен, точно так же, как и ты мне.
Он
– Я не могу без тебя. – Он не собирался этого говорить, но теперь, когда слова сорвались с языка, договорил до конца. – Я всегда считал, что женщина должна быть для мужчины или всем, или ничем. Ты для меня все, Флейм. Все.
Его руки скользнули к ее локтям, сомкнулись спереди и привлекли ее к себе. Она склонила голову набок, как бы отстраняясь, но он отыскал губами нежный изгиб ее шеи и пульсирующую жилку.
– Здесь, в этом доме, мне не дано было познать, ни что такое семья, ни что такое любовь. Но ты научила меня… показала, как оно бывает.
– Нет.
Она и сама не знала, к чему относится это «нет» – к нему ли, к воспоминаниям или к тому волнению, которое он в ней вызывал. Его слова, голос, прикосновение разрушали воздвигнутые в ней барьеры. Она не сопротивлялась, когда он развернул ее к себе и обнял.
– Да. – Он окинул ее быстрым взглядом.
Она была так близко, что Ченс мог видеть трепетание ее ресниц, изгиб рта и морщинки в его уголках, которые – по ее прихоти – придавали ей то грустный, то горделивый вид. Ее грудь соприкасалась с его, и он чувствовал ее частое сердцебиение и быстрое дыхание. Ее лицо было непроницаемым, однако от него не укрылись не свойственные ей беспокойство и неуверенность. Он же не испытывал ни малейших сомнений. Она была нужна ему. Являлась для него олицетворением мягкости и бесконечности, огня и зеленых прохладных глубин.
– Ты нужна мне, Флейм, – прошептал он и поцеловал ее – горячо и властно.
То ли от неожиданности, то ли от внезапного желания Ченс не мог бы сказать точно – она страстно ответила на его поцелуй. Но тут же отстранилась и высвободилась из его объятий.
– У тебя здорово получается, Ченс. – Из ее голоса еще не исчезла хрипотца, выдававшая сильное волнение. – Очень здорово. – Она не понимала, как могла забыть, пусть даже на секунду, о том, что этот человек – великий соблазнитель, – но на этот раз ничего у тебя не выйдет. Потому что я знаю – тебе нужна не я, тебе нужен Морган-Уок.
– Одно с другим не связано.
– Разве? – Она вынула из кармана газетную вырезку с фотографией Ченса и Лючанны и протянула ему. – Бедняжка, я разбила тебе сердце.
Он взглянул на снимок, затем – ей в глаза.
– Это ни о чем не говорит. С Лючанной нас связывает давняя дружба. Тебе это хорошо известно.
– Вот пусть она тебя и утешает. Наверняка ей это неплохо удается.
– Перестань, Флейм… – Он шагнул к ней.
Но она вылила на него ушат холодной воды.
– Думаю, тебе лучше уйти, Ченс. Ты поужинал и наговорился, а больше ничего не получишь.