Соперники
Шрифт:
– Нет! – Ее слабый протест был похож на стон. – Ты не должен… мы не должны.
– Я знаю.
Он отыскал губами ее висок. Она порывисто вздохнула, и он испытал спокойное удовольствие, словно от глотка хорошего бренди.
– Я твержу себе это вот уже несколько дней, но мои чувства от этого не меняются. – Он по-прежнему не отнимал губ от ее лица, нашептывая ей слова, от которых она сладостно вздрагивала. – Энн, ты должна была понять, догадаться, что я приехал в Канзас-Сити только из-за тебя. Я хотел снова тебя увидеть, поговорить с тобой, хоть мгновение. Я не мог поверить свалившейся на меня удаче, когда ты
– Не знаю, – прошептала она.
– Я тоже. Я знаю лишь то, что влюблен в тебя.
– Нет…
Оставив этот еле слышный протест без внимания, он сжал ее в объятиях, чтобы не дать отстраниться.
– Это правда. Я люблю твое лицо и лучезарную улыбку. Люблю нежность твоей кожи и аромат волос. Люблю звук своего имени у тебя на устах и биение твоего сердца рядом с моим. Люблю касаться тебя кончиками пальцев и люблю вкус твоих губ. Энн, милая, дорогая…
В его голосе слышалась такая мука, такое исступление страсти, что Энн была потрясена. Последнее время он частенько с ней заигрывал и говорил двусмысленности, однако она и не подозревала, что вызвала в нем такую страсть. Это открытие пьянило и околдовывало так же, как его поцелуи. Она слегка повернула голову, снова позволив ему отыскать свои губы, и уже не боялась разгоравшегося в ней желания, дав волю столь сладостным, хоть и запретным чувствам.
Он вобрал в рот ее губы, но не нежно и просительно, как в первый раз, а жадно, жаляще, властно, и целовал до тех пор, пока она полностью не растворилась в этом поцелуе. Какое восхитительное это было чувство и совсем новое – она не могла ни дышать, ни думать, а сердце колотилось так, что не оставалось сил.
Когда он оторвался от нее, она, ослабев, опустила голову ему на плечо – с Келлом она никогда не испытывала ничего подобного, никогда. Стюарт по-прежнему крепко прижимал ее к себе, гладя ей плечи и спину беспокойными руками, сильными и в то же время ласковыми.
– Что мне делать, Энн? – прошептал он, касаясь губами ее аккуратных темных завитков. – Мысль о том, что ты вернешься в Морганс-Уок, невыносима. Я знаю, как ты там одинока и несчастна. Однако могу ли я просить тебя уехать со мной, когда мне нечего предложить? – Из его груди вырвался стон отчаяния. – Когда я думаю о деньгах, что прошли через мои руки за игорными столами, я ругаю себя на чем свет стоит – почему я не предвидел день, когда встречу такое прелестное создание, как ты? Мне одному денег хватает, но, чтобы задаривать тебя красивыми платьями, драгоценностями и мехами, для которых ты создана, или путешествовать с тобой в достойные тебя прекрасные города, их ничтожно мало. Я бы все отдал за то, чтобы иметь состояние твоего мужа, все, кроме своего сердца, потому что оно уже принадлежит тебе. Энн, Энн…
Он хрипло и властно шептал ее имя, приподняв ее голову и положив ладонь на щеку. Ее лицо было исполнено мечтательной чувственности – губы полуоткрыты, взгляд отяжелел. Он покорил ее. Какой же дурак Морган, какой дурак!
– Мне жаль…
Она побоялась докончить фразу, побоялась признаться в том, что раскаивается в своем замужестве. Келл любил ее и по-своему был добр к ней. С ее стороны было бы эгоистично желать жизни, которую описал Джексон, и грешно наслаждаться его поцелуями, но как же она ими наслаждалась! Да,
– Мне тоже жаль, любимая. Но я не имею права просить тебя оставить мужа, когда так мало могу предложить взамен. Но, если я отыщу выход, скажи, что у меня есть основания надеяться?
– Да, да. – Она была не в силах это отрицать.
И вновь его восхитительные поцелуи, вновь томный жар лихорадочного желания. Экипаж слишком скоро подкатил к дому ее отца. Они поцеловались на прощание, и Джексон, проводив ее до дверей, учтивейшим образом простился.
Энн придвинулась к нему, не желая расставаться, но он с улыбкой ее остановил, пообещав:
– До завтра.
– Да, до завтра, – прошептала она, глядя на его удаляющуюся в снегопад фигуру.
В это мгновение Энн знала наверняка – нет чувства более сильного, чем сладостные любовные муки.
Следующие два дня были самыми счастливыми в жизни Энн – тайные взгляды, произносимые шепотом слова любви, поцелуи украдкой и ежеминутный риск разоблачения. Однако он лишь обострял чувства. Мир стал поистине волшебным.
Но на третий день утром очарование разрушилось, разбилось вдребезги, а вместе с ним и душа Энн – на тысячи мелких кусочков. В смятении она спешила по гостиничному коридору, глядя на номера комнат и беспрестанно оглядываясь в страхе, что ее могут увидеть, а хуже того – узнать, несмотря на скрывавшую лицо плотную вуаль. У двери с номером двадцать два она остановилась и, еще раз осмотрев коридор, быстро и тихо постучалась.
– Минутку, – донесся приглушенный, раздраженный ответ – голос явно принадлежал Джексону.
Она беспокойно ждала у двери – секунды тянулись целую вечность – и наконец услышала его приближающиеся шаги. Когда дверь распахнулась, Энн в тревоге подалась вперед.
– Да, в чем дело? – Увидев ее, Джексон Стюарт, натягивавший белую полотняную сорочку, застыл на месте. – Энн?!
Похоже, он был в такой же растерянности при ее появлении, как и она – застав его в полуобнаженном виде. Она уставилась на покрытую темными волосами грудь, затем отвернулась, сгорая от смущения и непристойных мыслей, вихрем проносившихся у нее в голове.
– Мне… мне не следовало приходить.
Она нерешительно направилась было прочь, но он удержал ее за руку.
– Подожди. Войди, пока нас никто не видит.
Она не сопротивлялась, когда он втащил ее в номер и закрыл дверь. Теперь его голая грудь была прикрыта рубашкой, но Энн, чье сердце и так норовило выпрыгнуть из груди, по-прежнему не поднимала глаз.
Он ухватил ее за руки чуть выше локтя, там, где заканчивались огромные буфы бархатных рукавов ее пальто.
– Энн, ты дрожишь. В чем дело? Что случилось? – Он наклонил голову, пытаясь заглянуть ей в лицо, скрытое черной вуалью.
– Я… я не знаю, что мне делать. – Поколебавшись, она вынула из муфты сложенную телеграмму. – Вот, принесли сегодня рано утром. От мужа.
Молча выпустив ее руки, он взял телеграмму. Энн не стала дожидаться, пока он ее прочтет.
– Он приезжает дневным поездом.
Отчаяние, которое ей до сих пор удавалось сдерживать, прорвалось наружу.
– Я должна была тебе сообщить. Я не хотела, чтобы ты перед приемом у Уиллетов заехал за мной и нашел Келла. Я должна была…
– Я знаю, – сказал он, остановив поток ее слов.