Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. (Ввоспоминания участников событий и боев в Петрограде, Москве, Оренбурге, Ярославле, Крыму, Северном Кавказе, Урале, Средней Азии.)
Шрифт:
Получено потрясающее известие убит Государь Император и вся Его Семья. Все время приезжали кучками горцы на Гуниб из дальних аулов и спрашивали «Верно ли это, кто сделал это и как дальше быть и кому служить?» В первой части моего очерка я говорил о решении стариков одного из аулов послать делегацию в Москву и просить прислать им в Дагестан для погребения Белого Царя. Не буду поэтому повторяться.
Пришли сведения о том, что по соглашению с Бичераховым князь Тарковский с собранным им Дагестанским полком уже занял Шуру. Но между Бичераховым и турками состояние войны. После взятия Баку, турки подходят к Дербенту. Англичане ушли временно в Энзели. На севере масса большевиков. На Тереке казаки против большевиков и, кроме того, вечно воюют с чеченцами. О Добровольческой армии известно только, что она занята где-то на Кубани. Мы как будто
Тем временем турки по инструкции из Кази–Кумуха начали производить частичную мобилизацию горцев ближайших аулов и в самом Гунибе на площади начали производить занятия с ними. Мобилизованных было не больше 15 — 20 человек. Картина была довольно комическая: горцы, не знавшие никогда и никакого строя, в бешметах, а иногда и в шубах беспорядочно бегали, исполняя команду турецкого унтер–офицера (чаупа) «Икинджисы манга бурия марш–марш!» У Барятинских ворот, ниже нижнего Гуниба, был поставлен турецкий караул, чтобы задерживать дезертиров из мобилизованных горцев.
Спрашиваем у турецкого коменданта пропуск идти в Шуру. Не советует туда идти. Почему? Разве мы пленные? Ответ: «Нет, но я прошу вас подождать». Ждем еще и еще… и решили уйти сами. Подошел случай: жена ротмистра Хуршилова (сам он давно уехал, и турки не чинили ему препятствий) с двумя мальчиками получила от турок разрешение ехать в Шуру. Вещи погружены на повозку, запряженную двумя тощими конями. Я снимаю погоны и в рваной черкеске изображаю погонщика–кучера. Остальные 7 человек ночью должны были пролезть через старые солдатские отхожие места и, спустившись к кладбищу, Апшеронской тропой выйти ниже Гуниба на три версты прямо к Кара–Койсу. Среди них был и мой брат с одной здоровой рукой, знавший с детства эту тропу и накануне с капитаном Лапиным произведший разведку. Для облегчения побега они свои скудные вещмешки положили ко мне на повозку. Генерал Эрдман, чтобы замаскировать наш побег, остался и пошел к туркам в собрание. Полковник Ржевуцкий с сыном отказались. Отец считал эту задачу для себя тяжеловатой.
Все пошло как будто хорошо. Повозка моя с женщиной и мальчиками благополучно проехала турецкий караул у Барятинских ворот. Меня не узнали, я же боялся наткнуться на часового–турка, служившего у меня во взводе. Пешая группа вышла благополучно на шоссе и, пройдя железный мост через Кара–Койсу, стала нагонять нашу повозку. Мы же ехали медленно, кони из-за истощения тянули повозку еле–еле. Предстояло же идти 90 верст.
Вдруг сзади громкие крики: «Дур, дур (стой)… Атма (не стреляй)…» И на нас наскочило десятка два вооруженных турецких солдат Гунибского гарнизона. Остановив нас, повернули назад повозку и, подгоняя прикладами, всех погнали обратно на Гуниб. Подошел дежурный турецкий офицер в чине прапорщика и, ругаясь на своем языке, ударил меня нарочно, когда я ему крикнул: «Осторожнее, я офицер!» Продолжая ругаться, он сказал мне, что меня повесят за переодевание. Увидев на груди брата орден Святого Георгия, сорвал его и бросил на землю. Возмущенные и подавленные, мы пришли на Гуниб, где нас заперли в пустую комнату холерного дома. Снаружи был поставлен караул. Участь наша зависела от Измаил–Хакки Бея, произведенного уже в генералы (паша). Наши горцы не дремали. Генерал Эрдман и ротмистр Матегорин подняли всех на ноги, и от имени русских офицеров пошла с нарочным бумага–протест в Кази–Кумух с описанием происшедшего. В этой бумаге излагалось, что русские офицеры не находятся в плену, а у себя на родине, где ведут войну с большевиками и хотят присоединиться для этой же цели к князю Тарковскому.
Ответ пришел быстро и гласил: «Русских офицеров немедленно освободить, они могут ехать куда хотят. Приношу свое извинение за свершившееся. Виновника–прапорщика подвергаю наказанию, а капитана Кузнецова прошу особенно извинить меня за совершенный прапорщиком проступок с Георгиевским крестом, который и мы ценим».
После объявления нам ответа от Измаил–Хакки Паши, через некоторое время к нам в комнату вошел злосчастный прапорщик и, извинившись перед братом, с поклоном вручил ему найденный им за три версты Георгиевский крест.
Итак путь в Шуру был открыт, и на этот раз мы без колебаний дружно двинулись различными способами домой. Путь
Как позже выяснилось, причиной нашего неудачного побега с Гуниба был полковник Степан Андреевич Ржевуцкий, милейший человек, георгиевский кавалер Китайской кампании 1900 года. Отказавшись идти с нами, он через полчаса после нашего ухода решил попытаться с сыном также уйти, но через Барятинские ворота, где был турецкий караул. На ночь эти массивные железные ворота закрывались, и, естественно, они были замечены караулом и водворены к себе на квартиру, что и помогло обнаружить наше отсутствие. Кроме того, в этот день у турок был какой-то праздник, и они были наполовину пьяны. Отсюда и их ненужное рвение и погоня за нами. В пылу хотели даже нас всех перестрелять, но боязнь наших горцев, не симпатизировавших им, остановила их. Перед этим произошел случай в одном из аулов около Гуниба. Турки послали туда фуражировщиков для реквизиции фуража и продовольствия, чего никогда не было при Царе. Произошли эксцессы, и даже было убито несколько турецких солдат.
Измаил–Хакки Паша, очевидно, был из турок нового поколения, человеком весьма культурным и понимавшим шаткое положение турок в чужой стране, где они рассчитывали приобрести доверие населения. Долго я хранил копию его извинительного письма к нам, но время унесло его.
Мы дома, в Темир–Хан–Шуре. На бульваре сидит группа бичераховских казаков, нарядно одетых, и поет свои казачьи песни. У них почему-то нет погон, офицеры же их носят, горцы все надели их первым делом.
Расспрашиваем, кто где живет. Неожиданно узнаем, что моя мать, сестры и жена с ребенком живут на такой-то улице. Удивляюсь, откуда может появиться моя жена, которую я оставил еще перед Рождеством прошлого года в положении в Пятигорске. Сюрприз — на крыльце стоит жена с дочкой на руках, родившейся без меня, мать и сестры. Оказывается, после долгих приключений моя жена и сестра с мужем пробрались сухим путем к Каспийскому морю, к пристани Старо–Теречной. Это в разгар общего хаоса и гражданской войны на Тереке. Наняли лодку, чтобы добраться до Пегровска и разыскать меня, но по пути попали в плен к большевикам и были отвезены в Астрахань, где после тщательного осмотра и допроса, благодаря находчивости няньки, простой бабы Пензенской губернии, были отпущены и добрались до Шуры. Жена моя даже привезла в корзине мой парадный китель с орденами и аксельбантами.
Оказывается, Шура была занята Тарковским в начале сентября. Большевики, боясь быть отрезанными от Астрахани, ушли, и в Шуру беспрепятственно вошел Бичерахов и князь Тарковский с Дагестанским полком. Начались переговоры о разграничении зон влияния. В результате Бичерахов признает князя Тарковского диктатором Дагестана, но требует, чтобы турки отошли из Дагестана. В это время турецкие части под командой полковника Сулейман–Бея начали наступать на Дербент. В горах турки заняли селение Леваши, придя из Кази–Кумуха. Князь Тарковский в сопровождении Зубаира Темирханова, знающего хорошо турок, поехал в селение Леваши для переговоров с полковником Миралай Эмин Беем.
17 сентября 1918 года Эмин Бей принял условия Тарковского о признании его главой Дагестана и согласился начать переговоры с Бичераховым. Вернувшись из Леваши, Тарковский поехал в Петровск на английском броневике (их было несколько машин у Бичерахова) и окончательно договорился с Бичераховым: помимо признания Тарковского диктатором Дагестана, Бичерахов дает деньги и оружие для формирования частей против большевиков. В виде аванса было выдано 200 тысяч рублей николаевскими деньгами. Со стороны дагестанцев не было отмечено никаких враждебных действий против отряда Бичерахова.
Но события развернулись по–иному. Вскоре турки осадили Петровск. Сжатый с трех сторон и уступая силе, Бичерахов не мог долго отбивать атаки турок на Петровск и, погрузившись на имеющиеся суда, вышел в море. Из каких частей состоял отряд Бичерахова, не могу точно сказать, но знаю, что, кроме ядра казаков, было много армянских частей, неустойчивых в бою. Три недели отряд Бичерахова блуждал по морю. Людей косил тиф, и только после внезапного ухода турок с Кавказа и возвращения в Баку англичан из Энзели отряд смог выгрузиться в Баку.