Сопроводитель
Шрифт:
Но, стоило ему сделать это, и у меня родилось ощущение, что именно сегодняшним вечером я буду остро нуждаться в этих деньгах. И отнюдь не для организации собственных похорон. Потому что, протянув руку, он дал мне шанс. И глупо было не воспользоваться им, правда? В такой-то ситуации.
Вцепившись в эту руку мертвой хваткой, я резко рванул ее на себя. Игорек — я вспомнил вдруг, как называл его Пипус в разговоре по телефону — на ногах не удержался, да и трудно это было сделать на скользком кафельном полу ванной в пижонских туфельках на твердой платформе. В общем, как соскучившийся после долгой разлуки родственник, он полетел
Жадный, как зыбучие пески, парень накрыл меня сверху, чего я, собственно, и добивался. Его тело стало как щит, и вряд ли амбал и мумифицированный решатся открыть огонь, потому что вполне могут отправить в края богатой охоты своего командира, а сделай они это — и их неправильно поймут где-то там, я еще не знаю, где.
Я не ошибся. Стрелять они не стали. Видимо, они даже растерялись. А нечего! Нужно было уже давно разъяснить роялевидному Игорю ценности общечеловеческого бытия типа «жадность фрайера погубит» и тому подобные. Они не сделали этого, и их корешку пришлось до всего доходить собственной головой. В буквальном смысле.
Сжавшись, как пружина, я подтянул к груди ноги и, выдохнув все, что было в легких, резко распрямил их. Нижние конечности у меня, слава богу, были в порядке, в стычках страдала в основном верхняя — голова. Мне было жалко страдалицу, но в данный момент я порадовался, что ни Саркисяну, ни этому самому жадному Игорю не пришло в голову лупцевать меня по бедрам, лодыжкам и ступням. Сделай они это, и вряд ли туловище крепыша с такой красотой пронеслось бы по воздуху и обрушилось в конце пути на совершенно обалдевших от нереальности происходящего Пупсика и мумифицированного.
Человек с сухой головой, на долю которого пришлась верхняя часть командира — от пояса и выше — на ногах не устоял. С громким стуком многочисленных локтей, коленок и других костей он грохнулся на пол и был погребен под останками жадного парня. Пупсик, как более мощный, в стоячем положении удержался, прилетевшие ноги ловко отбил, еще раз продемонстрировав свою постоянную нацеленность на силовое решение любых проблем, однако пистолет, который у него был один, все же выронил.
Но, лишившись пистолета, не растерялся. Не таковский был человек. Оглядел себя, огляделся по сторонам, зарычал и кинулся ко мне. Надо понимать, мечтая вышибить мои мозги.
Я снова подтянул ноги к груди и, съехав по бортику ванны спиной — для ускорения, да и для увеличения дальности действия ног тоже — лягнул Пупсика, целя ему в лицо. Попал, куда мечтал, или нет — не знаю, но по Пупсику попал — точно. Хотя, честно говоря, моей заслуги в этом не было — по нему трудно было не попасть, слишком большой.
Готов биться об заклад обо что угодно и чем угодно, но самые хитрые в мире звери — это лошади. Потому что это они научили людей лягаться. Когда лев, нападающий на зебру, получает копытом в зубы, поинтересуйтесь при случае, каковы его впечатления. Царь зверей расскажет вам о них в не самых царских выражениях, потому что чувствовать себя будет, как использованный презерватив — смято и ненужно.
Примерно также чувствовал себя Пупсик. Он лежал в той же куче, что и первые двое, крайним сверху. И, пока его голова тряслась из стороны в сторону, стараясь вытряхнуть мозги из ушей обратно
Но все-таки никакой лев, как оказалось, амбалу Пупсику в подметки не годился. Этот был сделан крепче целого прайда львов. Мой удар ошеломил его не больше, чем на минуту. По истечении которой он поднялся и сжал кулаки. При виде которых по моей коже — от макушки до пяток — проскакал табун диких мурашек. Потому что каждый кулак был двухлитрового диаметра, и попади такой в меня — и пришлось бы долго жаловаться на превратности судьбы. Если бы, конечно, он попал только один раз.
Но мои шансы по сравнению с теми, что были пять минут назад, все равно сильно выросли. За ту минуту, что Пупсик приходил в себя, я успел плотно встать на ноги на выложенном кафелем полу ванной. Кроссовки, что были на мне, здесь не скользили. Я мог действовать, и не стал просто так смотреть, как он ревет и сжимает ладони. Я схватил пригоршню грязного белья и бросил в него. Потом увлекся и стал бросать уже двумя руками.
Грязного белья у меня была целая коллекция. Носки с трудовым термоядерным запахом, многочисленные брюки, рубахи, футболки, плюс простыни, наволочки, пододеяльники… В общем, много всякого добра. И если от первых порций Пупсику, хоть и с трудом, удавалось отбиваться, то с того момента, как белье завалило его по колено, у него возникли определенные трудности — пошло постельное.
В конце концов очередной брошенный мной пододеяльник очень удачно наделся на амбала, — пока тот разбирался с прилетевшей секундами раньше наволочкой, — и я, бросив для острастки еще пару охапок, решил, что пришла пора потратить пару мгновений на осмотр места битвы. И, пока Пупсик, ревел, как осел-производитель, у которого внезапно вырезали все производственные мощности, обвел глазами ванную.
Срач, конечно, сумасшедший. Чьи-то ноги, руки. Куча разбросанной стирки. Единственным положительным предметом во всем этом бардаке была рукоятка револьвера, торчавшая из-под недельной давности трусов.
Мысленно потирая руки и предвкушая, как поведу беседу с ними, оглушенными случившейся неприятностью и безоружными, сам имея при этом на руках такого вот монстра с патронами «Магнум», способными даже трактор «Беларусь» сделать инвалидом, я нагнулся и подобрал пушку.
Но беседа не состоялась. Помешали два момента. Во-первых, нагибаясь, я увидел, как из кучи грязных тряпок выбирается неверно трясущаяся рука. Хохма была в том, что рука сжимала «Браунинг». А во-вторых, Пупсик, потерявший к этому моменту всяческое терпение, поступил с моим пододеяльником примерно так же, как Александр Македонский — с гордиевым узлом: он разорвал его. И я понял, что под этой тряпицей мне уже не спать.
Это было, впрочем, не единственное, что я понял. Одновременно у меня возникло непреодолимое желание сделать ноги. А то ведь пистолет и Пупсик на меня одного — это, знаете ли, многовато. Либо тот, либо другой до цели доберутся. И это будут последние воспоминания в моей жизни.
Поэтому я, изо всех сил отпихнув плечом еще не успевшего окончательно избавиться от спеленавшей его тряпки Пупсика, проскочил мимо и бросился к двери. Та оказалась незаперта, и я, вылетев на лестничную площадку, помчался вниз, вовсю нахваливая мумифицированного за то, что он оставил в моем кармане ключ от машины.