Сопряжение миров
Шрифт:
Помимо окна, в спальне еще насчитывалось целых пять дверей. Одна вела в длинный кабинет-гостиную, вторая-третья – в душевую кабинку и санузел, четвертая, представлявшая собой запасной выход, – в техническую галерею, опоясывавшую оранжерею, а последняя, пятая – в небольшую комнатку, большую часть которой занимал массивный аппарат, напоминавший помесь солярия с древнеегипетским каменным саркофагом. Этот аппарат назывался sec, от слова «second», «второй», что означало то ли «вторую жизнь», то ли «вторую реальность». На русском он именовался как «цек», а для меня, естественно, стал эцихом – без гвоздей
Чтобы воспользоваться эцихом, надо было раздеться догола, натянуть на себя специальную сбрую, важной частью которой являлась сменная накладка типа памперса, и надеть шлем. После этого достаточно было забраться внутрь, и автоматика сама закрывала эцих, заполняла его особым желеобразным веществом и поднимала вертикально – как ни странно, из всех человеческих чувств труднее всего было обмануть вестибулярный аппарат.
Эцих создавал полноценную фантомную реальность – настолько натуральную, что ее практически невозможно было отличить от настоящей. Причем, если в кино можно было только наблюдать за разворачивающимся в виртуальном пространстве действом, то внутри эциха человек становился его активным участником, получая всю соответствующую гамму ощущений.
Вообще-то, этот саркофаг считался небезопасной штукой: на фантомную реальность – яркую, насыщенную событиями и эмоциями, можно было «подсесть» не хуже, чем на наркотики. Кроме того, частое и длительное пребывание внутри эциха практически неизбежно приводило к шизофрении: бедняга просто переставал различать настоящий и выдуманный мир. Поэтому во многих странах использование эцихов в развлекательных целях запрещалось, а владельцев нелегальных аппаратов преследовали еще более сурово, чем в прежние времена наркоторговцев.
Нам виртуальная реальность требовалась, в основном, для закрепления определенных навыков. Так, например, на мой эцих, помимо всего прочего, была установлена программа обучения стрельбе из гауссовки. Однако время от времени и под строгим контролем Мартина нам позволялось использовать их и в целях психологической разгрузки.
Длительное пребывание шестнадцати человек в достаточно обширном, но все же замкнутом пространстве сложно и само по себе. А еще все мы были молодыми здоровыми парнями с соответствующими потребностями. Между тем, идею о разнополом составе экспедиции психологи зарубили на корню, а гомосексуализм считался в двадцать третьем веке легким психическим отклонением, которое в большинстве стран цивилизованного мира вылечивали еще в подростковом возрасте с согласия пациентов.
Конечно, можно нагрузить человека работой и прочими обязанностями до полного «нестояния», но… зачем? Специальные программы эциха, которые в иных условиях считались бы запрещенными, давали нам возможность время от времени сбросить пар и получить удовольствие.
Пользовался ли я эцихом в этих целях? Да, пользовался! И больше эту тему поднимать не намерен.
Однако, жили мы все-таки в космическом корабле, и это, безусловно, ощущалось. Абсолютно все предметы предписывалось держать в закрытых шкафах – на тот случай, если вдруг откажут гравикомпенсаторы и исчезнет тяготение. По той же причине вся мебель прикреплялась к полу. Даже стул у письменного стола отодвигался в сторону по специальным рельсам и шарнирам. В каждой комнате в особом отсеке находился разложенный скафандр, в который можно было самостоятельно упаковаться за восемь секунд. В шкафчиках и рундуках размещались аварийные наборы с воздушными баллонами, водой, пайками, фонарями, запасными аккумуляторами и инструментами. Конечно, случись какая-либо настоящая космическая катастрофа, мы, скорее всего, и «мяу» сказать не успеем, но эти предосторожности все же давали определенное чувство защищенности.
Громкий сигнал будильника прервал
Главная рубка «Одиссея» напоминала мне пульт управления АЭС, где я как-то побывал во время пресс-тура. По крайней мере, у меня она вызывала именно такую аналогию. Всю стену большого зала занимал огромный щит управления со множеством индикаторов, экранов, шкал, схем. Под ним на широком столе размещались переключатели, массивные – чтобы случайно не нажать – прямоугольные клавиши и кнопки. Как ни странно, в двадцать третьем веке все это не считалось анахронизмом. Хотя в быту обычно применяли компактные и удобные виртуальные клавиатуры, а большинство команд на корабле отдавалось мысленно с помощью усилителей биотоков, привычное «железо» все равно использовалось наравне с самой хитроумной электроникой.
Мое место первого пилота находилось почти в центре громадного пульта, перед рядом обзорных экранов. Справа от меня сидел Мичиёши-Миша, слева – Эрик, отвечавший за двигательную группу. За нашими спинами, на небольшом возвышении в центре рубки, находилось рабочее место капитана корабля, но пока оно пустовало. Коржевский, сидя в очках-инфоре с наушниками на голове у станции связи, еще не завершил переговоры с Землей. Судя по выражению его лица, последние указания из центра управления полетом не вызывали у него особого удовольствия.
Ожидание становилось немного гнетущим, и чтобы успокоиться, я начал рассеянно наблюдать за тем, как Эрик в крайний раз проводит диагностику оборудования. В принципе, меня/Константина не готовили как специалиста по гравитационным двигателям, но, тем не менее, нажимать на нужные кнопки и отдавать команды я умел. Поэтому понимал, чем он сейчас занимается.
Правда, при этом возникало странное чувство раздвоенности. Знания Константина я воспринимал как продолжение своих старых, но именно с гравитационными технологиями произошел очень необычный феномен. Я не только осознавал, что это такое, но даже мог бы сдать в любой момент экзамен по этой дисциплине, но… был бы ничего не в состоянии объяснить своему современнику из двадцать первого века. В то время, когда я провалился в будущее, в мире просто еще не существовало понятийного аппарата, который мог бы описать это явление, да и сама теория гравитации была несовершенной и, конечно, не учитывала те знания, которые ученые получили позднее.
Очень неточно и приближенно я мог бы сказать, что гравитация представляла собой не взаимодействие, а фундаментальное свойство пространства-времени. При этом универсальная гравитационная постоянная, введенная в научный оборот в начале XIX века, на самом деле постоянной не являлась и могла при определенных условиях принимать различные значения, в том числе, и отрицательные. Локальные изменения напряженности гравитационного поля были определенным образом связаны с вращательным движением. Так что, можно сказать, изобретатели всяких торсионных полей в мое прежнее время не были так уж не правы, просто в своих теориях они зашли куда-то не туда…
– Внимание! – раскатился под сводами зала голос Коржевского. – Начинаем предстартовую подготовку! Экипажу доложить о готовности!
Быстро, но без суеты я надел на голову шлем со стеклянным забралом, похожий на тот, что носил во сне, где был пилотом истребителя. Несколько секунд на загрузку программы усилителя биотоков, и меня охватило уже привычное, но донельзя удивительное чувство. Я сидел перед пультом управления космического корабля и в то же время словно сам был этим кораблем, все еще прикованным к планете мощной гравитацией, но уже просыпающимся и, можно сказать, потягивающимся мощными плечами.