Сопряжение миров
Шрифт:
Видя на компьютерном экране отчет о состоянии различных систем корабля, я одновременно чувствовал их, будто это были глаза, пальцы или мышцы исполинского организма, частью мозга которого я был. В моем нынешнем восприятии корабль воспринимался мною словно атлет, готовый к старту и только ждущий команды, чтобы рвануться вперед.
Доложив о готовности, я передал эстафету Мише, затем наступила очередь других членов экипажа. Предстартовая проверка занимала добрую четверть часа, но у меня не было времени скучать. Корабль просыпался, его системы одна за другой включались в работу. Он уже напоминал не спортсмена на стартовом поле, а проворачивающий винты лайнер,
– Принято, – как-то буднично откликнулся капитал, выслушав последний рапорт. – Ключ на старт!
– Есть ключ на старт!
Я откинул специальную крышку посреди пульта и провернул большой красный переключатель на два оборота. Рядом со мной Эрик вжал в панель управления тугую клавишу.
Корабль вздрогнул. Где-то глубоко в его недрах с басовитым гулом раскрутились роторы антигравов, создавая отрицательное гравитационное поле. И Земля, повинуясь извечным законам природы, начала отталкивать корабль от себя с ускорением, равным ускорению свободного падения, – девять и восемь десятых метра в секунду за секунду. Ровное дно высохшего соленого озера, космодромные постройки, рыже-бурые горы сначала медленно, а затем все быстрее стали проваливаться вниз – точнее, это мы поднимались все скорее и все выше.
Наш «Одиссей» уходил с Земли. Уходил без громовых раскатов, без огненных факелов ревущих двигателей, без многократных перегрузок. Уходил молча, но неуклонно, словно сама Земля запускала его в дальний полет.
– Одна минута, полет нормальный. Скорость – ноль пятьсот восемьдесят восемь, высота – семнадцать и шесть, – слышится в наушниках голос Миши.
Мы еще не летим, мы падаем – падаем вверх. На экранах медленно, пока еще медленно удаляющийся пейзаж – серо-песочная пустыня, пересеченная голыми грядами невысоких гор, с блестящими пятнами высохших озер.
Возможно, нашему кэпу стоило бы сказать в момент старта что-нибудь… историческое. Но все за нас уже сказал Юрий Гагарин – первый, тот, кто проложил человечеству дорогу в космос. С тех пор прошло уже двести пятьдесят шесть лет, но мы все равно еще стоим на его плечах.
– Две минуты, полет нормальный. Скорость – один сто семьдесят два, высота – семьдесят и пять…
Земля уже далеко внизу, из-за этого наша скорость – чуть больше километра в секунду – почти не ощутима. Мы в мезосфере – своеобразной мертвой зоне, куда нет ходу ни атмосферным, ни космическим летательным аппаратам. Сюда не поднимется на своем гиперзвуковике наш земной человек Лешка Лобанов: на этой высоте слишком мало воздуха, чтобы питать двигатели, и нет опоры крыльям. Но и космический челнок может лишь проскочить этот слой, иначе со своей суборбитальной скоростью он просто сгорит, как сгорают здесь метеоры, называемые падающими звездами.
Мы тоже здесь не задержимся, но гравитационный двигатель, единственный из всех, способен держаться неограниченно долго на любой высоте. Не знаю, кого мы должны благодарить за антигравитацию, но тот, кто это сделал, подарил людям не только звезды, но и весь мир…
– Три минуты, полет нормальный. Скорость – один семьсот пятьдесят восемь, высота – сто пятьдесят восемь и шесть…
Три… Уже три минуты мы в полете. Третье ноября 2217 года – может быть, люди потом назовут этот день началом новой космической эры. Как четвертое октября 1957-го. Удивительно, я родился всего через десять с небольшим лет после первого прорыва в космос и еще помню, как со стартов ракет начинались
Вы, те, кто перенесли меня сюда! Сегодня я в первый и, наверное, последний раз поблагодарю вас за то, что вы сделали! Устроенная вами буря с кровью оторвала меня от корней, но она все же наполнила паруса космических странствий...
– Пять минут, полет нормальный. Скорость – два девятьсот десять, высота – четыреста тридцать восемь и четыре…
Это уже ближний космос, в котором летают спутники и космические станции. Земля внизу уже превратилась в голубой с белыми хлопьями облаков шар. Он выглядит таким спокойным и мирным. Как всегда.
Мы покидаем родную планету в неспокойное время: в Эфиопии продолжают стрелять, а великие державы грозят друг другу, поигрывая мускулами авианосных армад и аэрокосмических бомбардировщиков.
Неужели для того чтобы ощутить себя жителями одной планеты, нам обязательно нужен космический враг? Или – от этой мысли мороз пробирает по коже – не поможет и он?! И даже если на орбиту Земли выйдут чужие космические линкоры, политики по-прежнему будут решать свои приземленные делишки, интриговать друг против друга и сталкивать между собой народы во имя своих интересов?
– Десять минут, полет нормальный. Скорость – пять шестьсот три, расстояние – тысяча шестьсот семьдесят восемь…
Наше ускорение уменьшается с каждой секундой. Мы отдалились уже на четверть земного радиуса, и родная планета не в силах толкать нас с прежней силой. Что ж, пора отрываться от ее материнских объятий.
– Антигравы – на рабочий режим! Включить маршевый двигатель! – командует капитан, и Эрик щелкает на пульте очередной тугой клавишей.
Я-корабль чувствую, как в мое сердце стремительным потоком вливается запасенная еще на Земле энергия, как оно стремительно наполняется небывалой мощью. Мерный гул усиливается и принимает более низкий тон – это заработал наш основной двигатель, махина высотой с трехэтажный дом и восемью сердечниками из сверхчистого рения, установленными по кругу с точностью до тысячных долей миллиметра.
Сейчас в центре рабочей камеры на ничтожную долю секунды создается чудовищная гравитация, достижимая разве что внутри черных дыр, и порция водорода, с неимоверной точностью оказавшаяся в точное время в нужном месте, коллапсирует, проваливаясь внутрь себя и, по эйнштейновскому закону, превращая большую часть своей массы в энергию. Отражатель из тончайшего слоя мезовещества, окружающий камеру, фокусирует эту энергию и отправляет ее прочь с почти световой скоростью. И пусть ускорение невелико – все те же девять и восемь десятых метра в секунду за секунду, двигатель будет непрерывно разгонять корабль час за часом и день за днем, пока через девять с половиной месяцев мы не достигнем скорости в 0,75 абсолютной, что позволит нам совершить прыжок, в одно мгновение преодолев пропасть в двадцать семь световых лет…
Счетчик мерно отсчитывает секунды. Корабль медленно описывает спираль вокруг Земли. Переведя антигравы на рабочий режим, мы снова оказались во власти ее тяготения.
– Скорость одиннадцать двести, есть вторая космическая, – с четкостью робота сообщает Миша.
– Корабль на курсе. Отклонение от расчетной траектории – ноль ноль три угловой минуты, – докладываю я.
– Двигатель в норме. Отклонений от расчетного режима нет, – добавляет Эрик.
– Гравикомпенсаторы в норме. Максимальная амплитуда колебаний – семь тысячных Же, – это Дэвид.