Сорные травы
Шрифт:
— Прочитала? — поинтересовался муж. — А теперь глянь сюда.
— Суки! — Я выпрямилась, с трудом переводя дыхание. Сволочи, какие же сволочи, шеф с первого дня докладные писал, и не он один, по всей стране… Я подхватила со стола коробку с диском, со всей дури запустила в стену. Хрястнула пластмасса.
— Маруська?
Я сухо всхлипнула — отчаянно не хватало воздуха. Ив развернулся вместе с креслом, усадил меня на колени, не обращая внимания на заскрипевший пластик подлокотников.
— Все, Маш, все… Ничего уже не изменишь.
— Сволочи… — Я уткнулась в его ключицу. — Ив, они же могли этот приказ — что
— Маш… я не уверен, что сам на их месте бы не тянул. Даже если наплевать на закон — нужно же понять, в чем причина стольких смертей.
— Да нечего там понимать! Ни на макро-, ни на микроуровне ничего!
Никакого разумного объяснения, логичные версии давно закончились, разве что удариться в эзотерику, которая всегда была последним прибежищем некомпетентности. Готова поспорить на что угодно — меньше всего чинуши думали о поисках причин. А вот о том, чтобы прикрыть себе задницу…
— Днем раньше! Хотя бы днем раньше — и все наши остались бы живы!
Муж молчал, тихонько баюкая меня на руках.
— Ив, а может, попы правы? Может, ад есть? И на самом деле — это мы умерли, а преисподняя — это не геенна огненная, а то, что вокруг?
— У тебя слишком буйное воображение.
— Тогда почему этот кошмар не заканчивается? Я больше не могу. Просто не могу, и все.
— Можешь, Маш. Ты можешь. И я могу.
— Я задолбалась быть сильной!
Он тихонько хмыкнул.
— Хорошо. Давай я притащу с кухни оставшуюся посуду, а ты ее всю расколотишь. Я помогу — тоже все задолбало. Вдруг полегчает? А нет — потом ляжем рядышком на пол и будем дуэтом рыдать, пока не сдохнем. Такая перспектива тебе больше нравится?
— Вредина ты… — Я снова уткнулась ему в плечо, переводя дыхание. Потом заставила себя выпрямиться. — Все. Попустило.
— Вот и хорошо. Ехать на работу передумала?
— Не дождешься. — Я слезла с колен мужа, разглядывая осколки пластика на полу. — Да уж, наворотила… Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?
— Да ну его, вкладыш сохранился, а коробку найти да диск переписать — пара пустяков, — отозвался Ив. — И пока не начали собираться… Маш, насчет вчерашнего.
Я развернулась, встретила его взгляд.
— Не советую повторять. У меня тоже не железные нервы. Либо мы разговариваем как люди, либо мы — два сорвавшихся с цепи животных… и на этом поле я сильнее. Просто потому, что мышц больше. Так что не надо.
— Поняла, — медленно произнесла я.
— Вот и отлично. — Ив выбрался из кресла. — Если не передумала ехать — одевайся. Время идет.
«Гольф» послушно заурчал, двинулся по пустым улицам. Странно, разгар рабочего дня, даже за вычетом умерших в городе все равно осталось полно людей — машин на дорогах должно быть больше. Так свободно бывает разве что по выходным в разгар дачного сезона. К тому, что на улицах почти нет детей, я привыкла, хотя каждый раз стоит только об этом задуматься — по спине пробегает холодок. Мельтешащая, вечно орущая мелюзга раньше безумно раздражала, а когда исчезла, оказалось, что именно она давала иллюзию бессмертия.
Впрочем, пусто было недолго: на перекрестке дорогу преградили мерно
— Это что за явление?
— «Гампы», — сказал муж. — Ты не знала?
— Когда бы мне про них узнать?.. — Я присмотрелась к бегущим. У каждого на боку — сумка защитного цвета, напоминающая о временах «военки»
— А противогазы им на кой ляд?
Муж пожал плечами. В самом деле, ему-то откуда знать… И где их столько раздобыли? А главное — зачем? Истерика в ожидании предстоящего Большого Полярного Лиса? Тогда — чем бы дитя ни тешилось… Пусть лучше вспоминают, как обращаться с противогазом, чем сбиваются в напуганные стаи, готовые громить всех и вся в попытке заглушить собственный страх. Правду говоря, мне и самой страшно. И не только из-за того, что творится прямо сейчас.
— Ив, как думаешь, что будет с экономикой лет этак через пятнадцать? Когда войдут в трудоспособный возраст… вошли бы — те дети, что умерли?
— Я думаю, что экономике придет конец куда раньше. Если уже не пришел.
Да уж. Похоже, нас ждут веселые деньки, по сравнению с которыми последняя неделя — просто цветочки.
— Надо что-то делать!
— Что именно? Единственный вариант, который я вижу, — когда совсем припрет, уехать к твоим и жить натуральным хозяйством. Как в девяностые за счет огородов выживали — помнишь?
— Еще бы не помнить. — Меня передернуло. — Только сейчас все как-то неправильно. Бандиты тогда были, но я не помню погромов, — я мотнула головой в сторону аптеки с вынесенными стеклами, мимо которой мы как раз проехали. — Следующими окажетесь вы, практикующие врачи. За то, что не смогли в те дни никого спасти.
— Не каркай.
Машина вывернула на улицу, что вела к площади у мэрии, неожиданно людной. Толпа заняла все пространство, и мужу пришлось сбавить скорость, чтобы пробраться среди стоящих прямо на проезжей части людей. Я снова вспомнила девяностые, когда едва ли не каждый день здесь собирались митинги — то в поддержку, то в знак протеста. Только в те времена толпа была единой, а сейчас с разных углов площади летели разные лозунги, мегафоны надрывались, перекрикивая друг друга. Я прислушалась: если глас народа — глас божий, то грех ему не внимать.
Одни требовали «правды». О чем, в какой форме и как определить, что это именно она, — оставалось за кадром. Правды — и точка. Я подозревала, что правда о том, что Земля имеет форму геоида, а Джона Леннона убил Марк Чепмэн, не сделает собравшихся здесь сограждан счастливее, но авторы лозунгов, как правило, не заботятся о корректности формулировок.
С другой стороны клеймили врачей-убийц, Минздрав и жадных торговцев лекарствами. Оказывается, именно они виноваты в том, что в аптеках нет жизненно важного лекарства «Лодибра» — того самого фуфломицина, что в новостях советовали в качестве профилактического средства от второй волны смертей. Они же, без сомнения, виновны и в том, что случилась первая волна — ведь если бы вовремя сказали правду и дали людям возможность купить чудо-лекарство или надеть маски, никто бы не умер. Не выдержав, я вслух полюбопытствовала, не врачи ли убийцы развалили часовню двенадцатого века. Ответом был сдержанный мат Ива, который юмор не оценил. Когда все мысли только о том, чтобы не посадить на капот очередного борца с режимом, не до шуток.