Сорок 2 дня
Шрифт:
— И сделал бы это снова.
— Почему он так ненавидел меня?
— Он не ненавидел тебя, Лана. Ты просто стояла на его пути. Он хотел Сораба.
34.
Я ношу этот терновый венец,
Возвышаясь на кресле лжеца
Полный прерывистых мыслей,
Которые не могу восстановить.
Боль,
— Сораба? – ахаю я, совершенно запутавшись.
— Ты искала Кроноса. Ты его нашла? — спрашивает он с грустью.
— Твой отец сказал мне, что я должна искать Эль.
— А ты?
Я отрицательно качаю головой. Я не могу вспомнить подробности, все мои мысли находятся в каком полном раздрае.
— Только кратко, на большее не хватило времени. Это имя Всевышнего Бога, прежде чем оно стало универсальным именем Бога.
— Mммнннн, — но он не слушает на самом деле. Он отворачивается от меня, и опирается лбом на ладонь. — Вспомни, когда мой отец сказал тебе, что его отец был банкиром, он банкир, и его сын будет банкиром. Ну, вот кое-что он не сообщил тебе. У моего отца был умерщвленный брат, у меня был умерщвленный брат и брат Сораба может быть тоже умерщвлен.
Я чувствую, как кровь отливает от моего лица. Я хватаю его за руку и разворачиваю лицом к себе.
— Что ты хочешь этим сказать?
В его глазах плещется такая темнота, что мне становится жутко и страшно за него.
— Интересно, как Википедия, трактовала требование высшего Бога?
Мои пальцы становятся ледяными.
— Жертвоприношение первенца, — я щурю глаза. — Ты пытаешься сказать мне, что твоя семья относиться к сатанистам?
— Нет, это грубо и неграмотно. Мы сыны Эль.
Я отсраняюсь от него, чувствуя себя одним из мальчиков ловцов за жемчугом, запутавшимся в водорослях, и начинающим задыхаться.
— Стой, подожди минутку. Я не могу переварить все сразу. Я сожалею, но просто слишком много всего, и от этого я чувствую себя больной, — и даже больше, к горлу подкатывает тошнота.
— Мы рассчитываем, что люди при ближайшем рассмотрении недоверчиво отвернуться, потому что созерцать это слишком ужасно, такова наша защита. Ты все еще хочешь узнать правду, Лана? Ты хочешь узнать какой я монстр, или может нам следует вернуться к тем нам прежним, которыми мы были? Мы можем сколько угодно притворяться, что я — твой рыцарь в сияющих доспехах, и что ты сделала правильный выбор, когда приняла мое предложение, а не Руперта. Но ты сделала свой выбор.
Я пытаюсь глубоко дышать, чтобы выйти из состояния шока. Я хочу знать правду. Всю. Достаточно лжи и претензий. И даже если мне от нее будет слишком больно, я все равно выплыву и достигну поверхности и света.
— Я хочу знать правду, какой бы она ни была, — говорю я ему.
— Люди думают, что они ничем не отличаются от нас, что мы все играем по тем же правилам, как и они. Они думают, что если будут стремиться достигнуть большего и упорно работать, то им подвернется счастливый случай, и они смогут стать одним из нас. Этого никогда не произойдет, потому что это совсем далеко от истины.
— Мы не просто разные, мы отличаемся полностью своим видом.
Мое сердце бьется с такой силой, что этот стук отдается в моих ушах.
— Каждые три минуты в Соединенном Королевстве пропадает одинокий ребенок, по всему миру миллионы исчезают каждый год. О них больше никто не слышал, не видел и не находил. Что ты думаешь происходит с ними?
Я слишком ошеломлена, чтобы отвечать, у меня нет слов.
— Несколько дней в году, точнее сказать восемь дат, десятки тысяч детей приносятся в жертву, не только сыновьями Эль, конечно, но и сатанистами и другими культами по всему миру. В ночь осеннего равноденствия, 21 сентября, в течение трех дней, начиная с сегодняшнего, и Сораб был бы ритуально убит, принесен в жертву, как в свое время мой брат, его дядя, и дядя перед ним.
Мои руки сами собой соединяются ладонь к ладони, и я начинаю медленно покачиваться.
— Я должен был остановить его, — говорит он, его лицо побелело.
— Почему нельзя было просто убежать? Почему нужно было проливать его кровь, чтобы она была на наших руках?
— Нет места на земле, где Сораб и ты были бы в безопасности. Только со мной, стоящим у руля и воплощающим предназначенную программу действий, хватит сил защитить вас.
— Но я не хочу, чтобы ты стоял у руля такой больной и извращенной религии, — плачу я.
— Другого пути нет, это не клуб. Мы выбрали это право. Я родился с ним и с ним же умру. — Меня заметно передергивает, чуть ли не начинает трясти мелкой дрожью все тело. — Пожалуйста, — продолжает он, — не сокрушайся по мне. Я давно смирился со знанием того, что должен существовать... в этом аду всю вечность. Важно лишь то, что теперь Сораб и другие дети, не будут инициированы, я говорю тебе, это как отец. Они будут свободны, как и мой брат Куинн.
У меня раскалывается голова.
— Маркус участвовал в... смерти вашего отца?
— Нет. Я действовал в одиночку, потому что защищал свое собственное, только мое.
Отчаянный всхлип слетает у меня с губ.
— Почему мы не можем убежать и пусть Маркус управляет всем? Он же старше тебя.
— Маркус не силен, и мой отец всегда это прекрасно знал. Он всегда знал, что я встану во главе. Во главе этой империи грязи.
— Почему ты не можешь вывести их всех на чистую воду? Рассказать всему миру правду.
— Кому я расскажу, Лана? За эти годы сотни детей, которым удалось сбежать рассказывали эту же историю, с теми же подробностями, описывая подземные камеры, фигуры в капюшонах, оргии и жертвоприношения, и не было возбуждено ни одного уголовного дела, все были отклонены, как недостоверные фантазии. Ни один реально известный человек не был привлечен к ответственности.
— Но ты Баррингтон, ты обладаешь властью и силой, ты обладаешь мощью. У тебя имеется вся внутренняя информация, ты знаешь людей. Ты не ненадежный свидетель, пришедший с улицы.