Сорок монет
Шрифт:
— Давай, Караджа, думать не о том, что было вчера, а о том, что будет завтра, — спокойно возразил Ханов. Было видно, что он готовился к тому разговору. — Ты лучше подумай-ка о своей нынешней должности!
— Ну, о чём говорить, за это я благодарен вам, — немного в нос, сразу потухшим голосом проговорил Агаев. — Всю жизнь буду помнить вашу доброту. Однако…
— Я не желаю знать твоих «однако»! — Ханов протянул руку за сигаретой. — Ты, может быть, думаешь, что я выдвинул тебя на эту должность за красивые глаза? Один скажет: «Не могу, это мой друг», другой скажет: «Мой родственник». Нет, так дело не пойдёт.
— Вообще-то, конечно…
— Ах, конечно!.. Значит, ревизовать Тойли Мергена поедешь именно ты. Он всего лишь твой знакомый, а коммунист обязан выполнять свой долг, если дело касается даже его родного брата.
— Всё это верно, но я не допускаю, чтобы этот человек мог оказаться нечист на руку.
— Что? Вы только посмотрите на него! — Ханов выпучил глаза и откинулся на спинку стула. — Ты знаешь, за что был снят Тойли Мерген?
— Знаю. Слышал.
— Ну, раз слышал — запомни. — Ханов поднялся, навис над ревизором и повторил слова, которые говорил Карлыеву. — Среди почитателей семейственности честных людей не бывает. Ват съездишь и увидишь, что раскроется тысяча махинаций. На дом, который он купил для сына в городе, наплевать. Ты видел, в каком доме он теперь сам живёт? Разрушил старый, построил новый.
— Не видел.
— Ах, не видел, так вот поезжай и посмотри! Не дом, а дворец! Пожалуй, дворцы древних падишахов были хуже: Начнёшь именно с дома!.. Ты знаешь Дурды Кепбана?
— Знаю.
— Так ли, Караджа?
— Я работал с ним.
— Хоть и работал, а не знаешь! Ты сейчас скажешь, что Дурды Кепбан хороший человек, толковый работник. А ты не смотри на то, что он аккуратно одевается и строит из себя этакого законника. Речи у него и правда сладкие. Но помни, что человек по имени Дурды Кепбак — скрытен и хитёр. Если не появится такой, как ты или я, и не схватит его покрепче за шиворот, он не даст каким-нибудь захудалым ревизоришкам поймать себя за хвост. Такой любому заткнёт рот и сдунет со своего пути, как шерстинку. А он, между прочим, не просто друг или приятель Тойли Мергена, а единокровный родственник. Это благодаря ему Тойли Мерген стал Тойли Мергеном. Поэтому, Караджа, ехать придётся тебе. Только тебе!
— Товарищ Ханов! — взмолился Агаев и опустил голову. — Мы сейчас сидим с вами за столом, едим, пьём, а ведь в таких случаях, как говорят туркмены, и клятвы и просьбы считаются священными. Поэтому…
— Не упрашивай! Не люблю слюнтяев! — грубо оборвал его Ханов. — Может быть, тебе надоело работать? Так и скажи. Завтра же освободим!
Агаев, словно рыба на суше, только разинул рот. Слово «освободим» разом заставило его забыть о съеденном и выпитом.
От простого счетовода до нынешнего поста, как от неба до земли. Дом его стал теперь полной чашей. А кто ему помог? Каландар Ханов! Если бы не произнёс тогда длинную речь, если бы не назвал первым в районе бухгалтером, решительным и правдивым человеком, то кто бы вспомнил про него, про Агаева? И вдруг такое ужасное слово: «освободим»…
Агаев вытер со лба пот и протянул руку к бутылке.
— Пей, пей! — покровительственно сказал Ханов. Он неторопливо поднялся, и, посмотрев сбоку на сжавшегося, словно ёжик, ревизора, направился к кухне. — Шекер, моя Шекер! Можешь убирать
— Ладно, товарищ Ханов! — Агаев встал и виновато улыбнулся. — Пусть будет по-вашему! Когда ехать?
— Чем раньше, тем лучше. Давай завтра.
— Завтра, пожалуй, не получится. Надо закончить кое-какие дела.
— Дела бывают более важные и менее важные!
— Это верно, конечно, только ведь и подготовиться надо.
— Словом, даю тебе два дня! Ясно?
— Ясно.
Хозяин дома, сделав дело, поленился даже проводить гостя.
— Собака привязана, иди спокойно. И вообще заходи!
Ханов прилёг на диван и, довольный собою, мысленно обратился к секретарю райкома:
«Давай, поддерживай преступника! Посмотрим, как долго ты ещё будешь злорадствовать, товарищ Карлыев. Кто прав, кто неправ — покажут результаты ревизии!»
Шекер никогда не вмешивалась в дела мужа, но уж слишком часто сегодня повторялось имя Тойли Мергена, поэтому она спросила:
— Каландар, Тойли Мерген — это тот самый председатель, который в городе купил дом для сына?
Ханов не стал объяснять, что Тойли Мерген уже не председатель, и вообще никто.
— Тойли Мерген много чего купил! — нехотя проговорил он.
— Откуда ты знаешь, что он покупает?
— Если бы не знал, не говорил бы, моя милая! — сказал Ханов, и неожиданно мысли его перенеслись к Алтынджемал. — Чай готов?
— Стоит заваренный.
— Принеси. Выпью чайку, и пойду пройдусь немного. Целый день просидел на работе, потом здесь с этим дураком, совсем разламывается поясница.
— Опять ты уходишь, опять я останусь одна…
— Ты, моя милая, уже должна была бы к этому привыкнуть. Муж у тебя человек ответственный. Немного поскучаешь, я скоро вернусь и развеселю тебя! — Он сделал какое-то игривое движение рукой и поцеловал жену в шею. — Да, кстати, ты так и не сходила к моей матери.
— Ах, Каландар, ну что ты за человек! Я ведь не могла уйти, пока сидел гость. Ты же каждую минуту мог что-нибудь попросить.
— Это верно, моя Шекер! — бросил Ханов и, отхлебнув из налитой Шекер пиалы, потянулся и встал. — Тогда ты сейчас сходи к ней. А я немного пройдусь.
«Прогулка» затянулась у Ханова на много часов. Он вернулся среди ночи. Шекер, даже не постелив постели, лежала, свернувшись клубочком и подложив под щеку ладонь.
— Шекер! Моя Шекер! — ласково окликнул жену Ханов.
Шекер не спала, но не отозвалась.
Тойли Мерген вернулся из города, когда уже стемнело. Акнабат по походке мужа поняла, в каком он настроении.
— Что ты такой хмурый? — чуть помешкав, спросила она. — Или напрасно съездил? Гайли не послушался тебя?
— Не послушался.
— А что он сказал?
— Что может сказать человек, проглотивший собственную совесть? Если хочешь, говорит, заставить людей собирать хлопок, начинай со своего сына.
— Но ведь и ты ему что-нибудь сказал? Хорошо ещё, что прямо на базаре не схватил его за шиворот.
— Твоего братца не так-то легко схватить за шиворот. Как бы он меня самого не схватил. Ох, и горластый же он!
— Что же ты ему всё-таки сказал?
— Ладно, ответил я, раз, говоришь, надо начинать с сына, с него и начнём.