Сорок правил любви
Шрифт:
Сказав это, учитель умолк и принялся расчесывать бороду. Выражение его лица стало торжественным и отстраненным. Но когда он заговорил снова, в его голосе была нежность и ни намека на уныние.
— Теперь я понимаю, почему все думают, что у твоей дочери дар, — сказал Руми моему отцу. — Пойдемте ко мне домой. Мы поговорим о ее будущем за обедом. Уверен, она станет отличной ученицей. Она будет лучше многих мальчиков.
Потом Руми повернулся ко мне:
— Ты скажешь об этом Гевхер?
— Учитель, в этом нет нужды. Она слышит тебя. Но она говорит, что ей пора уходить. И еще она говорит, что всегда с любовью
Руми ласково улыбнулся. И папа тоже улыбнулся. Нам всем стало легко друг с другом, как не было прежде. В эту минуту я поняла, что моя встреча с Руми будет иметь далеко идущие последствия. У меня с мамой никогда не было особой близости, и, видно, чтобы возместить это, Бог дал мне двух отцов — моего настоящего отца и приемного.
Вот так восемь лет назад я оказалась в доме Руми — застенчивая девочка, жаждущая знаний.
Керра была доброй и любящей, даже более любящей, чем моя настоящая мама, и оба сына Руми хорошо приняли меня, особенно старший, который со временем стал мне старшим братом.
Странник оказался прав: как ни скучала я по папе и по сестре, но ни одной минуты не пожалела о приезде в Конью и о том, что живу в доме Руми. Под его крышей я провела много счастливых дней.
А потом появился Шамс Тебризи. Его присутствие все изменило.
Элла
9 июня 2008 года, Нортгемптон
Прежде боявшаяся одиночества, Элла обратила внимание, что в последнее время полюбила оставаться наедине с собой. Она была поглощена отзывом на «Сладостное богохульство» и попросила Мишель дать ей лишнюю неделю. Наверное, она могла бы закончить отзыв и раньше, однако ей не хотелось торопиться. Эта работа помогла ей понять самое себя, свои семейные обязанности и, увы, старое глубинное противостояние с мужем.
На этой неделе Элла в первый раз пропустила кулинарные занятия. Ей не хотелось ни с кем общаться, и в последнюю минуту она сказалась больной.
Свою переписку с Азизом она держала в тайне. В литературном агентстве не знали, что она виртуально флиртует с автором книги; дети и муж тоже не знали. За несколько недель ее жизнь, чистая и открытая, наполнилась секретами и ложью. Но больше всего Эллу удивляло то, что эта перемена нисколько ее не беспокоит. Она словно терпеливо ждала чего-то, уверенная, что это придет.
Однако электронных посланий ей было уже недостаточно. И она позвонила Азизу. Несмотря на пятичасовую разницу во времени, они теперь почти каждый день разговаривали по телефону. Азиз сказал, что у нее ласковый и слабый голос. Когда она смеялась, то ее смех был робкий и прерывистый, как будто она не была уверена, можно ли и нужно ли смеяться. Это был смех женщины, не умевшей не обращать внимания на суждения других людей.
«Просто будь сама собой, — говорил ей Азиз. — Старайся!»
Но быть самой собой в неспокойной домашней жизни было не так-то легко. Ави начал брать частные уроки по математике, а Орли была записана к психоаналитику из-за проблем с едой.
Сегодня она съела половинку омлета — это была ее первая более или менее нормальная еда за целый месяц. И хотя она все же спросила, сколько в омлете калорий, Элла сочла чудом и то, что Орли не посчитала себя виноватой и в наказание себе не спровоцировала рвоту. Тем
Больше всего Эллу поражало, с какой скоростью зарождаются и рассыпаются отношения людей, но она старалась никого не судить. Если она что-то и почерпнула из переписки с Азизом, то хотя бы одно: если оставаться спокойной, дети откровеннее будут делиться с ней мыслями. Едва она перестала «бегать» за ними, как они перестали «бегать» от нее. Отказавшись от неустанных попыток помочь и утешить, Элла обнаружила, что все улаживается как бы само собой и гораздо лучше. Она превратилась просто в свидетеля. Наблюдала, как разворачиваются события, и дни пролетали один за другим, не требуя от нее особых усилий. Элла обнаружила, что, как только перестала беспокоиться насчет вещей, ей не подвластных, внутри нее как будто появился еще один человек — более мудрый, более спокойный и намного более разумный.
— Пятый элемент, — бывало, шептала она.
Прошло совсем немного времени, и муж обратил внимание на перемену, происшедшую в жене. Не потому ли ему теперь захотелось бывать с ней подольше? Он стал возвращаться домой раньше, и Элла заподозрила, что он перестал искать женского внимания на стороне.
— Милая, с тобой ничего не случилось? — спрашивал Дэвид.
— Я в полном порядке, — с улыбкой отвечала Элла.
Уйдя в свое личное безмятежное пространство, она как будто оставила внешние привычки, в которых ее брак просуществовал, словно проспал, в течение многих лет. Теперь, когда они с Дэвидом перестали изображать благополучие, Элла отлично видела и совершенные ими ошибки, и застарелые изъяны совместной жизни. Элла сделалась сама собой. И у нее появилось ощущение, что самим собой стал и Дэвид.
За завтраками и обедами они теперь обсуждали свои дела, как взрослые мирные люди, словно подводили итог прибыли от инвестиций. Потом молчали, понимая, что им, собственно, больше не о чем говорить.
Иногда Элла ловила на себе внимательный взгляд мужа, как будто он ждал от нее каких-то слов. И Элла знала: если спросить о его интрижках, он с радостью исповедуется перед ней. Однако она сомневалась, что ей этого хотелось.
Прежде она ни о чем не спрашивала, чтобы не раскачивать семейную лодку. А теперь перестала делать вид, будто не знает, чем он занимается, когда по вечерам не приходит домой. Она ясно давала понять, что все знает и что ей это неинтересно. А ее мужа как раз это и пугало. Элла понимала его, потому что в глубине души тоже боялась.
Если бы Дэвид всего месяц назад сделал крошечный шажок ей навстречу, она была бы благодарна ему. Любая попытка с его стороны укрепить их брак была бы принята ею с благодарностью. Но это было месяц назад. Теперь ее прежняя жизнь казалась ей ненастоящей. Как же она, мать троих детей, дошла до этого? Более того, если она была несчастна, то, как правильно подметила Дженет, почему не делала того, что делают все несчастные люди? Почему не плакала в ванной, не рыдала над раковиной в кухне, не гуляла в одиночестве, не била посуду о стену? Ничего такого не было.