Сорок пять(изд.1965)
Шрифт:
Всадник подъехал к дворянину, прятавшемуся под навесом.
— Ну как, Анри, — спросил он, — что нового?
— Ничего, брат, ничего.
— Она не появлялась?
— Ни она, ни кто-либо из жильцов того дома.
— А ведь задумано было очень тонко, — сказал уязвленный Жуаез. — Она могла, нисколько себя не компрометируя, поступить, как все эти люди, и послушать музыку, игравшую для ее соседа.
Анри покачал головой.
— Сразу видно, что ты не знаешь ее, брат.
— Знаю, отлично
— Тогда она переберется в другое место!
— Почему, если ты все время будешь оставаться в те ни? А буржуа что-нибудь говорил по поводу оказанной ему любезности?
— Он обратился с расспросами к оркестру. Да вот, слышишь, брат, он опять начинает говорить.
И действительно, Брике, решив во что бы то ни стало выяснить, в чем дело, снова обратился к дирижеру.
— Замолчите вы там, наверху! — раздраженно крикнул Анри. — Серенаду вы, черт возьми, получили — говорить больше не о чем, сидите спокойно.
— Я бы все-таки хотел знать, кому предназначалась эта серенада? — ответил Шико с самым любопытным видом.
— Вашей дочери, болван.
— Простите, сударь, но дочери у меня нет.
— Значит, жене.
— Я, слава тебе господи, не женат!
— Тогда лично вам, и если вы не зайдете обратно в дом…
И Жуаез, переходя от слов к делу, направил своего коня прямо к балкону Шико.
— Оставь ты беднягу, брат, — сказал дю Бушаж. — Влолне естественно, что все это показалось ему странным..
— Нечему тут удивляться, черт побери! Вдобавок, учинив потасовку, мы привлечем кого-нибудь к окнам того дома. Давай поколотим буржуа, подожжем его жилище, но будем действовать!
— Молю тебя, брат, — произнес Анри, — не надо привлекать внимание этой женщины. Мы побеждены и должны покориться.
Врике не упустил ни одного слова из этого разговора, который ярким светом озарил его еще смутные догадки. Зная нрав того, кто на него разгневался, он мысленно подготовился к обороне.
Но Жуаез не стал настаивать на своем. Он отпустил пажей, слуг, музыкантов и маэстро.
Затем, отведя брата в сторону, сказал:
— Я просто в отчаянии. Все против нас.
— Что ты хочешь сказать?
— У меня нет времени помочь тебе.
— Да, вижу, ты в дорожном платье, сперва я этого не заметил.
— Сегодня ночью я уезжаю в Антверпен по поручению короля.
— Боже мой!
— Поедем вместе, умоляю тебя.
— Ты велишь мне ехать, брат? — спросил он, бледнея.
— Я только прошу, дю Бушаж.
— Спасибо, брат.
Жуаез пожал плечами.
— Пожимай плечами сколько хочешь, Жуаез. Но пойми: если бы у меня отняли возможность проводить ночи на этой
— Ну?
— Я бы умер.
— Безумец!
— Пойми, брат: там мое сердце, — сказал Анри, протягивая руку к дому, — там моя жизнь. Как ты можешь требовать, чтобы я остался в живых, когда вырываешь из груди моей сердце!
Герцог, покусывая свой тонкий ус, скрестил руки на груди с гневом, к которому примешивалась жалость. Подумав немного, он сказал:
— А если отец попросит тебя, Анри, принять Мирона — он не просто врач, он мыслитель…
— Я отвечу отцу, что вовсе не болен, что голова у меня в порядке, что Мирон не излечивает от любви.
— Остается принять твою точку зрения. Но зачем я, в сущности, тревожусь? Эта дама — всего-навсего женщина, ты настойчив. Когда я возвращусь, ты уже будешь напевать радостнее и веселее, чем когда-либо!
— Да, да, милый брат, — ответил юноша, пожимая ему руки. — Я излечусь, буду счастлив, весел. Спасибо тебе за дружбу, спасибо! Это мое лучшее сокровище.
Несмотря на свое кажущееся легкомыслие, Жуаез был глубоко тронут.
— Пойдем, — сказал он.
Факелы погасли, музыканты взвалили на спину инструменты, пажи двинулись в путь.
— Ступай, ступай, я следую за тобой, — сказал дю Бушаж: ему жаль было расставаться с этой улицей.
— Понимаю, — сказал Жуаез, — последнее прости окну. Ну так простись и со мной; Анри!
Анри обхватил брата за шею, нагнувшегося, чтобы поцеловать его.
— Нет, — возразил он, — я провожу тебя до городских ворот.
Анн подъехал к музыкантам и слугам, которые остановились шагах в ста от них.
— Вы нам больше не нужны, — сказал он. — Ждите новых приказаний.
Болтовня музыкантов и смех пажей замерли в отдалении. Замерли и последние жалобные звуки, исторгнутые у лютен и виол рукой, случайно задевшей струны.
Анри бросил последний взгляд на дом и, медленно, беспрестанно оборачиваясь, последовал за братом, который ехал, предшествуемый двумя слугами.
Увидев, что оба молодых человека и музыканты удалились, Робер Брике решил, что если эта сцена должна иметь развязку, развязка эта скоро наступит.
Поэтому он шумно ушел с балкона и закрыл окно.
Несколько любопытных еще оставались на улицах. Но минут через десять разошлись и они.
За это время Робер Брике успел вылезти на крышу своего жилища, обнесенную на фламандский манер зубчатой оградой, и, спрятавшись за одним из этих зубцов, вперил взор в окна противоположного дома.
Как только прекратился шум, затихли инструменты, голоса, шаги и все вошло в обычную колею, одно из верхних окон этого странного дома отворилось, и чья-то голова осторожно высунулась наружу.