Сороковник. Книга 4
Шрифт:
Признаться, я растеряна. В моём представлении, мне должны устроить выволочку и всыпать по первое число: за очередной уход из дома в неподобающее время, за то, что была у русичей и что-то там наворожила, да ещё и в Васютин дом для чего-то заглядывала… Но главное – за этот чёртов портал; вдруг я нарушила какие-то законы мирозданья и это теперь обернётся вселенской катастрофой? Но нет: все скорбят и бьют себя в грудь за недосмотр, приведший к катастрофе со мной лично. Из-за того, что я больше не Обережница… Опасливо поглядываю на дона. Не кривит ли он душой? Ему в самом деле нужна такая невестка, обычная женщина без роду-племени? Это ж мезальянс чистейшей воды,
Отвожу глаза и старательно разглядываю палату. Должно быть, в обычное время она залита светом, но сейчас оба окна наглухо закрыты портьерами. Сквозь плотную ткань пробиваются ослабленные солнечные лучи, и я, кое-что вспомнив, пытаюсь, как раньше, поймать воображаемой рукой один из них, но не могу даже потянуться.
Не вижу ауры на цветах, щедро расставленных в напольных вазах.
Не вижу характерного контура над головой Дианы, скромно вошедшей – всё-таки выполнила поручение босса и теперь пристроилась в уголке, навострив ушки. А ведь когда она сканировала меня при самом первом осмотре, я не заметила и лечебной ауры, хотя должна была. Дон Теймур и сыновья закрыты – по привычке – но, сдаётся, в нынешнем состоянии не разгляжу даже развёрнутых крыльев Главы.
И больше никогда не смогу лечить – даже себя. И не смогу заглянуть, в порядке ли всё у меня внутри, а так было бы интересно однажды увидеть собственных детей без всякого там УЗИ…
Невольно вновь прикладываю руку к животу. Перевожу взгляд на Магу – а тот даже дыхание затаил. Всё ждёт, должно быть, что сейчас я проникнусь своей потерей.
– Как-то я не чувствую себя другой, – честно признаюсь. – В конце концов, жила сорок лет без магии – и дальше проживу. Одно нехорошо: Симеон говорил, что детей нужно обязательно дважды в день подпитывать энергетикой, а я, наверное, теперь не смогу.
– Вот оно что!
Сэр Персиваль даже прищёлкивает пальцами. Его помощница молитвенно складывает руки:
– Дважды в день, утром и вечером, так и есть. Это были малыши, конечно!
– В таком случае, думаю, у вас не будет особых проблем. – Доктор ободряюще улыбается. – Оказывается, всё просто, Иоанна: матрицы ваших ребятишек, не получив вовремя подпитки, стали тянуть силы из вас, поэтому вы и слабели. Но теперь, в нынешнем окружении, – он обводит жестом присутствующих, – у вас не будет недостатка в энергетических запасах. Некромантовская энергетика вам подходит более прочей, поскольку дети как минимум наполовину некроманты.
Оба брата расплываются в улыбке, словно счастливые папочки, которым только что сообщили, что дети – вылитые они! Наполовину некроманты? Ах, да, мне как-то объясняли, что эта аура накладывается на всё потомство… И теперь эти прохиндеи рады без памяти. Похоже, им всё равно, кто отец моих детей, они уже считают их своими. Это не укладывается у меня в голове.
– Одно мне непонятно, Персиваль, – подаёт голос Глава. – Мне тоже приходилось помогать Мирабель, но это было не часто и не требовало стольких затрат. – Глава щёлкает ногтем по чёрному камню на перстне, только сейчас начинающему терять белёсость и наливаться чернотой. – Чем объясняется энергоёмкость нынешних матриц? Уж простите меня, донна, – лёгкий кивок в мою сторону, – но я хотел бы сразу выяснить, нет ли каких-то особенностей в развитии моих будущих внуков и к чему нам нужно быть
«Моих будущих внуков»? Я начинаю закипать. Где-то за гранью подсознания понимаю, что это неестественно для меня – подобный перепад эмоций, от аморфности к взрывоопасному состоянию, но ничего не могу с собой поделать. Только губы сжимаю, чтобы не сказать лишнего.
Доктор пожимает плечами.
– Особенностей? Их не так много. Первая – наличие в ауре воинской составляющей, которая стремится подавить некромантовскую, что в нашем случае недопустимо, оттого и делиться энергетикой вам придётся усерднее.
Братья некроманты энергично кивают.
– И вторая… ну, друзья мои, это уже чистая арифметика. Вот уж не знаю, огорчу я вас или порадую… Но трое – это всегда больше двоих, не так ли?
Тро… Трое? Прячу лицо в ладонях. Божечка мой, да я с двойней-то чувствовала себя раздувшимся бочонком, а что будет с тремя! Все благие настрои, пророчества и увещевания забыты. В отчаянии трясу головой:
– Не хочу!
И с такой силой сжимаю кулаки, что один из браслетов-накопителей, звякнув, расщёлкивается и слетает с запястья. От непонятной ненависти меня скручивает в комок. Не хочу! Кажется, суженый пытается меня обнять, но я отталкиваю его, а заодно ненароком заезжаю Николасу куда-то локтем. Мне плевать, что обо мне подумают. Меня душит злость на всех: на того, кто наградил меня тремя детьми сразу, не озаботясь, каково их вынашивать и рожать, на тех, кто с восторгом теперь этой тройни поджидает… Ощущение, будто меня подставили, предали, бросили на закланье. Им, значит, гордиться такими необыкновенными детьми – будто двоих уже мало, а мне – ярмо тройной беременности, которая ещё неизвестно как завершится! Где этот чёртов Симеон? Что, не мог сразу сказать, сколько детей родится, считать не умеет, провидец хренов? Я готова его убить, а заодно и всех вокруг. Не хочу!
– Ива! – Маге удается кое-как прижать меня к себе, – Ива, успокойся, да что с тобой?
– Что? Видеть вас не могу, никого, слышишь? Вам в радость, а мне – мучиться? Что ты об этом знаешь? Ни один ещё не родил, ни один, чтобы понять, каково это!
И с силой бью его в грудь. Он перехватывает мою руку и удерживает, не давая размахнуться снова.
– Я знаю, Ива, – говорит торопливо, не давая возможности ответить. – Знаю, слышишь? Я считал с тебя всё, что мог, когда ты позволила заглянуть в твою память, помнишь, у тебя дома?
Его слова сбивают меня с толку, я невольно пытаюсь припомнить, когда же это было, и затихаю.
– Я знаю, каково вам было без меня, – он гладит меня по спине, – что ты пережила, узнав, что беременна, как тяжело дались тебе наши девочки. Ива, успокойся, прошу! И как рожала, видел, и бессонные твои ночи, и как выхаживала, когда они болели, и защищала от злых языков. Не надо… – Вытирает мне слёзы. – Я виноват. Но пойми: хоть тысячу раз попрошу прощенья – прошлого не изменить. Всё, что я могу – быть рядом сейчас. С теми, кто есть и кто будет.
Отвожу глаза.
– Рядом…
Он стискивает зубы, понимая, о чём недоговариваю. Привёз меня сюда, обещал, что ни в чём не буду нуждаться – а сам уехал на войну. Пригрозил, что запрёт, что глаз не спустит – и снова рванул в поход. Будь ты рядом, Мага, со мной не случилось бы тридцать три несчастья. Ты и сейчас наобещаешь мне с три короба – и снова уедешь…
Отстраняюсь и плотнее запахиваю одеяло.
– Уходите, – говорю сухо, как могу. – Не верю. Я уже никому не верю. Вы все меня только используете, вам не я нужна, а эти уникальные дети… я скоро их возненавижу.