Сороковник. Книга 4
Шрифт:
– Следите за собой, юноша, – наставительно говорит Персиваль. – Особенно когда не сняли боевые ногти. Собственно, почему все так переполошились? Не вижу оснований для тревоги. Вам просто сразу нужно было объяснить вашей дорогой донне, что у неё есть выбор, и не пытаться ею манипулировать… А выбор она сделает правильный, но только, когда осознает, что свободна. Диана? Что у нас дальше в плане дня?
Сестричка Ди вскакивает.
– Ещё три пациента, сэр Персиваль, и встреча со студентами.
– Вы слышали, господа? Позвольте на сим закончить нашу встречу и откланяться. Вам,
– Что ж, – Глава не может не оставить за собой последнего слова. – Если дорогой донне… очень дорогой донне надо подумать – предоставим ей эту возможность. Надеюсь, она…
– Без угроз, Теймур!
– … примет решение, не противоречащее её совести и нравственным установкам, – с чувством завершает дон. – Персиваль, ты доволен? Сколько времени потребуется на восстановление, чтобы она смогла перенести дорогу? Сам понимаешь, в её состоянии не стоит лишний раз прыгать по порталам.
Доктор удивлённо приподнимает брови.
– Неделю, не меньше. Ты хочешь предложить для реабилитации какое-то иное место? Уверен, что там ей будет лучше, чем здесь?
– Безусловно. Каэр Кэррол богат энергетикой, там тишина и покой, сад, лес, озеро… Что ещё нужно? Мы погостим там с месяц, а когда донна окрепнет как следует – отправимся в ЭльТоррес, там у нас планируется некая церемония. Надеюсь, ты не откажешься принять в ней участие.
– Не будем торопить события, – поразмыслив, отвечает доктор. – Сначала дождёмся первого этапа выздоровления, затем я навещу вас у Кэрролов, а уж в зависимости от самочувствия леди будем строить дальнейшие планы.
– Хватит, – говорю я тихо. Они поворачиваются ко мне в изумлении – как будто после разыгравшейся тяжёлой сцены я вообще не в состоянии подать голос. – Никуда я не поеду. Вы решаете за меня, думаете за меня, скоро будете жить за меня; я что, недееспособна?
Наступает тяжёлое молчание.
– Донна, будьте благоразумны, – прерывает его Глава, – отчего-то вы несколько превратно понимаете наши действия. Вынужден признать: мы уделяли вам слишком мало внимания. Мы, не только мой сын. Если бы я в своё время не покинул вас без защиты, нам не пришлось бы впоследствии брать штурмом крепость моего бывшего друга. Моя вина, донна, безгранична, и я всего лишь пытаюсь её загладить, позаботившись о вашем здоровье и безопасности. Разве можно меня в чём-то упрекнуть?
Только в том, что вы опять загоняете меня в угол. Вы более изощрены в интригах, дорогой дон, и уж язык у вас подвешен куда ловчей. Поэтому я вновь не знаю, что ответить. Под столь безукоризненную защиту не подкопаешься.
Упрекнуть? Ни с того ни с сего вспоминаю летящие в лицо россыпи радужных молний… Это когда Главе при нашей первой встрече взбрело на ум протестировать моё личное Зеркало. Напомнить ли вам, дорогой дон, что я уже тогда была в
Не знаю, сработали крохи оставшегося обережного дара, или уж так получилось у меня – послать достаточно чёткий образ, но только мой будущий свёкор неожиданно сбавляет в румянце на щеках. Второй раз за сегодня.
– Вы же на меня не в обиде… Ива?
Он всё прочитал и понял. Как и свою удачу, заключающуюся в том, что его «мальчики» пока не знают о том инциденте. Что там насчёт совести и нравственных установок, дорогой дон?
– Что вы, – отвечаю учтиво. – Разве можно на вас сердиться? Не за то ведь, что вы опираетесь не на нравственные постулаты, а на полезность для клана… так, кажется? Держать в неведении женщину с тем, чтобы она родила полезных для клана детишек…
– Ива, не начинай, – сдержанно говорит Мага. – Ник извинился, за всех нас, если хочешь, я…
– Я приношу свои извинения, донна, – перекрывает его попытки отец.
Худой мир лучше доброй ссоры. Молча протягиваю ему руку. Он подчёркнуто медленно и церемонно прикасается к ней губами.
– Ведь ты подумаешь, Ива? – тихо спрашивает перед уходом суженый. В глазах у него тоска и надежда. Кивнув, пытаюсь улыбнуться на прощанье, а сама незаметно потираю освобождённое запястье. В том месте, где дон небрежно провёл отполированным ногтем, срезая бархотку, проступает несколько крохотных алых бисерин.
Глава 2
Валериановый корень – порядочная гадость, скажу я вам. Скрепя сердце, вливаю в себя глоток за глотком настой, отдающий сердечными каплями. Сестричка Ди на посту у моего одра строго бдит, чтобы я выпила всё, да ещё и намеревается предложить добавки, судя по решительному виду. Но вот она поспешно отставляет чайник и начинает вытирать мне щёки салфеткой, приговаривая что-то ласковое. Я же слышу её, как сквозь вату, не воспринимая слов, и не сразу осознаю, что плачу прямо в успокоительный чай.
Он знал…
А я-то гадала, отчего Мага так переменился? Ведь с самого момента, когда узнала, что он воскрес (непривычное словосочетание, впрочем, к некроманту вполне применимое), подсознательно ожидала подвоха или какой-то гадости. Ведь не очень-то он со мной на первых порах церемонился. Но в моём доме я увидела его другим: куда более сдержанным, корректным. Да и здесь, в Гайе… По сравнению с собой, прежним, он стал образцом спокойствия и выдержки, но я держалась настороже.
Выходит, когда я обратилась к нему за помощью, суженый не просто погрузил меня в забытьё; выудив из моей памяти сведения о брате, он копнул глубже, дальше. И докопался… Зачем? Подозреваю, что узнать-то он хотел не обо мне, а о детях, и чем больше, тем лучше; он ещё тогда на них не мог наглядеться, когда Майкл показывал слепок с моих воспоминаний. Слишком много пропустил отец моих девочек, и ему наверняка захотелось узнать о них всё, увидеть и новорожденных, и первые их шаги, и взросление… А моя жизнь настолько переплетена с жизнью детей, что, естественно, открылось ему многое. Значит, проняло.