Сосед(ка) из ада
Шрифт:
Оно правда есть – вот это мы ? Мы – вместе? Может, пока еще и нет, но… будет?
Тяжело сглотнув слюну, Женька наклонился и поцеловал меня в краешек губ.
– Я бы к тебе все равно пришел, - сказал он хрипло и резким движением включил драйв. – Даже если бы не ответила.
Эту фразу надо было переварить. Вроде бы и не новость, но… все дело в том, как она была сказана. Интонация – но не только. Наверно, на более тонком уровне, где нет места словесным формулировкам, а лишь ощущениям.
«Я бы к тебе все равно пришел»…
И словно эхо, которое не слышишь, а чувствуешь.
Я ведь тоже пришла к нему сама. С маминым
И как-то само собой стало понятно, что для нас обоих это не просто секс. Не «давай попробуем, вдруг что-то получится». Что мы уже есть. Такое… еще маленькое, хрупкое, как подснежник из сугроба. И теперь от нас обоих зависит, вырастет он или завянет, даже не распустившись. И мне очень хотелось, чтобы все получилось.
Все? Все – это что? Пятеро детей, домик и эрдельтерьер?
Ну… Мне страшно было думать в эту сторону, и я говорила себе, что мы знакомы-то всего ничего, какой, на фиг, эрдельтерьер. И все же надо было признать, что я не могла представить себя Олей Платоновой даже через два года отношений. А вот Олей Филатовой – вполне. Через две недели. В теории, конечно, но могла. Во всяком случае, не отрицала такую возможность.
Женька тоже молчал, о чем-то задумавшись. О том же самом?
Кот, проваливаясь по брюхо, медленно прополз мимо красивого темно-коричневого дома с оранжевыми наличниками, выбрался на берег замерзшей реки и свернул вправо. Еще немного, и мы остановились у типичного дачного домика советской постройки. Примерно такой был и у нас в Юкках, но побольше. Когда бабушка с дедушкой умерли в один год, мама с сестрой разделили наследство: мама забрала квартиру – для меня, а дача досталась тете Кате. Федька все капитально перестроил, и его мать после выхода на пенсию жила там с весны до осени. Женька говорил, что его друг купил дом в прошлом году и только начал приводить в порядок, а до этого там никто не жил почти десять лет.
– Какая красота! – ахнула я, выбравшись из машины и провалившись в снег по колено.
Это было именно то, чего я хотела. Как он только угадал? Хотя нет, я же говорила, что люблю это: вечер, снег, никого вокруг. Просто умеет слушать. Снег есть, никого тоже, вечер будет.
– Эта же та церковь, которая на фотографии, да? – прикрыв глаза от слепящего солнца, я смотрела на маленькую церквушку на пригорке.
– Да, - сняв с крыши лыжи Женька, вытаскивал из багажника сумки. – Если хочешь, потом туда поднимемся, но она закрыта. И если не утонем в снегу. Шмель приезжал неделю назад, до дома расчистил, а везде по уши.
На узкой тропке до крыльца и правда было всего по щиколотку. Вытащив ключ из тайника, Женька открыл дверь, и мы вошли в тесную прихожую.
– Так, Оль, тут сейчас холодно и неприятно. Предлагаю протопить и перекусить. Потом можно на лыжах пройтись, пока светло. А вечером будем снова топить, чтобы хорошо прогрелось. И шашлык пожарим на мангале.
– Годится, - кивнула я.
Пристроившись у печки, мы съели по бутерброду, запивая кофе из термоса. Пока дрова прогорали, Женька замариновал мясо и смазал лыжи. Надевая ботинки, я снова почувствовала себя ребенком, которого неожиданно привели в кондитерскую. Лыжницей я была фиговатой, а кататься
Как же это было классно! Женька шел первым, пробивая лыжню, я за ним. Снег сверкал на солнце, морозный воздух пах дымком и антоновкой, краснопузые снегири подъедали остатки рябины. И тишина – звонкая, как серебряный колокольчик.
– Хорошо здесь: и шелест и хруст.
С каждым утром сильнее мороз,
В белом пламени клонится куст
Ледяных ослепительных роз.
И на пышных парадных снегах
Лыжный след, словно память о том,
Что в каких-то далеких веках
Здесь с тобою прошли мы вдвоем.
Обернувшись, Женька смотрел куда-то… то ли в пространство, то ли во время. И улыбался – не так, как обычно, совсем незнакомо. Эти стихи были словно продолжением того, о чем мы говорили раньше. И у меня опять побежали по спине мурашки – щекотные, колючие, а в горле и в груди вспыхнуло тепло.
– Что это? – спросила я, с трудом переведя дыхание.
– Не помню, - он пожал плечами. – Я когда-то читал все, до чего мог дотянуться. И стихи – тоннами. Что-то осело, иногда всплывает.
– Как здорово! И вообще… все здорово. Спасибо, что привез меня сюда.
– Не замерзла? – помолчав пару секунд, спросил он.
– Мы уже далеко ушли.
– Немного.
– Тогда пойдем обратно.
Обходя по целине, Женька остановился, коротко поцеловал меня и пошел по нашим следам. Я – за ним, тихо мурча себе под нос. Это было ощущение невероятно острого счастья, буквально раздирающего в клочья. Из тех редких моментов, которые запоминаются надолго. Может, даже на всю жизнь. С Ромкой похожее было. С Кириллом – точно нет.
Когда мы вернулись, уже начало смеркаться. Женька занялся мясом, а я сидела, закутавшись в плед, на диванчике перед печкой и время от времени подбрасывала пахнущие смолой сосновые полешки. Ноги с непривычки гудели, мысли мешались с подступающей дремотой, и я даже вздрогнула, когда открылась дверь.
– Снег пошел, - сказал Женька, поставив на стол блюдо с шашлыком и запеченной в углях картошкой.
Глава 38
Глава 38
Евгений
Бывают такие многослойные сны: спишь, и тебе снится, что спишь и видишь сон. Весь этот день был как такой вот странный сон. Когда Оля сидела за рулем Кота, визжала и ругалась, мне казалось, будто это продолжение того, что приснилось в новогоднюю ночь. Выбравшись из занесенного снегом леса на поляну, я остановился у гостевой избушки и рассказал об этом. И подкусил, когда она сказала: не сразу поняла, что поздравление – рассылка.
А если бы поняла…
«Тогда бы нас сейчас здесь не было. И вообще не было бы… нас».
Я как будто махнул залпом соточку коньяка. Обожгло – и стало горячо-горячо, и в животе, и в голове.
Нас…
Значит, для тебя тоже все всерьез, Оля?
Кажется, я не зря привез ее сюда. И, наверно, не случайно.
А когда шли на лыжах, в этом тоже было что-то особенное – чувствовать ее за спиной. Я пробивал путь, а она прикрывала тылы. Когда мы в Сирии на мобилках сопровождали колонну, это было важно – кто у тебя сзади.