Соседи по квартире

Лорен Кристина

глава пятнадцатая

— Господи боже, кому и сколько я должен сунуть, чтобы заполучить сюда нормального электрика?

Репетиция почти подошла к концу, и когда Брайан идет за кулисы, в ответ на его вопрос не раздается ни звука. Если бы дело

касалось любого другого, появился бы лес рук желающих помочь, но в случае с Брайном никто даже не готов отпустить двусмысленную шуточку по поводу сказанного.

Тайно сфотографировав его яростное лицо, я показываю Келвину, который стоит рядом со мной и ждет, когда Роберт закончит прослушивание нового перкуссиониста.

— Ого, — шепчет Келвин. — Ну и кислая же у него физиономия.

— Ты только не…

— Холлэнд, — словно дементор, Брайан материализуется передо мной, и, стараясь не привлекать внимания, я опускаю камеру. — Ты что, решила, сейчас самое время для фотографий? Тебя ждет семнадцать коробок рекламных материалов, а до спектакля осталось всего два часа.

Сгорая от стыда, я бросаю взгляд на Келвина.

— Даже не вздумай смотреть на него, — щелкнув пальцами у меня перед лицом, рычит Брайан. — Нечего ему таскать коробки такими руками. Иди и распаковывай сама.

Я чувствую себя настолько униженной, что даже не могу поднять взгляд на Келвина.

— Хорошо, — сдавленным голосом отвечаю я и иду к главному входу.

Ненавижу Брайана.

Ненавижу.

«Вот почему тебя никто не исправляет, когда ты говоришь «экспрессо» или пишешь «итак далие», — пока иду между рядов, думаю я. — И даже Роберт молчит, когда к подошве твоей обуви прилипает туалетная бумага!».

Может, мне пора искать другую работу? Эта мысль меня смешит, потому что та «пора» настала еще два года назад. Если не начну писать роман летом — и это еще оптимистичная цель, поскольку идеи у меня по-прежнему нет, — то, возможно, смогу устроиться стажером в какой-нибудь журнал? Перебирая в уме все полезные связи, которые у меня имеются, я гадаю, стоит ли уже отправлять пробное резюме.

Оказалось, что Брайан несколько преувеличил объем работы, и коробок всего четыре, плюс ко всему они небольшие. Наверное, там брелоки и вязаные шапки с нашивками. Даже с одной здоровой рукой мне понадобится минут десять, чтобы все разобрать.

Раздается низкий свист, и, обернувшись, я вижу Келвина, изучающего содержимое стеклянной витрины.

— Я и забыл, сколько всего тут продается.

Униженная тем, что он увидел, как я тут стою и распаковываю всю эту переоцененную ерунду, да еще и своими бесталанными руками, которые не нужно беречь, я говорю:

— Привет.

Взяв брелок, Келвин крутит его на указательном пальце.

— Тебе никогда не приходило в голову продать все это на eBay?

Я тут же смотрю по сторонам, чтобы убедиться, не слышал ли кто нас. Для меня недопустимо говорить о таком, пусть даже не всерьез.

— О боже. Нет.

— Я пошутил. Просто всегда готов

поддержать тебя в любой диверсии против Брайана, — сложив руки, он опирается ими на столик, чтобы посмотреть мне в лицо. Келвин не из тех, кто торопится высказаться. Окинув меня внимательным взглядом зеленых глаз, он наконец спрашивает: — Ты в порядке?

Делаю вид, будто сильно занята коробками.

— Конечно. А что?

— Выглядишь немного напряженной.

Пытаясь разорвать не собирающуюся поддаваться упаковочную ленту, я рычу:

— И с чего бы мне напрягаться?

Келвин кладет руки на коробку, чтобы та не качалась.

— Например, из-за того, что твой босс мудак.

Чувствуя одновременно и смущение, и благодарность, я поднимаю на него взгляд:

— Он отвратительный, да.

— А тебе нравится эта работа? — спрашивает Келвин и оглядывает стеклянные витрины.

Отсутствие зрительного контакта помогает ответить честно:

— Мне нравится музыка. И фотографировать. Но когда занимаюсь чем-то подобным… мне кажется, что я впустую трачу свой ум.

— Знаешь, тем вечером, когда Джефф сказал…

Слова Джеффа назойливо звучат в моей памяти: «Она видит себя второстепенным персонажем даже в своей собственной истории».

Келвин тем временем продолжает:

— Просто мы много говорили о том, что любим делать, и совсем не обсуждали то, что ты изучала в университете и как планируешь устроить свою жизнь.

Его слова заставляют задуматься.

— Да нет же, говорили.

Но когда Келвин, прищурившись, смотрит на меня, я понимаю, что он прав.

— Я магистр изящных искусств. Изучала писательское мастерство, — под его внимательным взглядом я кусаю губы и убираю прядь с лица. — Хочу писать романы.

— Ого, — явно опешив, говорит Келвин. — А я решил, что ты хочешь связать свою жизнь с музыкой.

— Почему?

Он смотрит на меня, будто я туго соображаю.

— Но я не музыкант. Честное слово, — отвечаю я.

— Ну ладно, писательство тоже круто. Как и степень магистра. Очень впечатляет, Холлэнд.

Обычно я стараюсь не говорить о своих планах, потому что они вызывают именно такую реакцию: люди удивлены и впечатлены. Трудно сказать, причина их реакции в том, что им нравится эта идея, или же просто ни у кого даже в мыслях нет, что голова этой девушки может быть полна историй.

Окончив универ, я мечтала написать что-нибудь веселое и интересное, и что нашло бы свою нишу на рынке. А сейчас мне двадцать пять, я знаменита только продажей мерча и не написала ни одного романа или стихотворения — черт возьми, да за многие месяцы не накарябала ни единого предложения. Если бы мне давали двадцатипятицентовик каждый раз, когда говорили что-то вроде «Единственный способ написать роман — это просто сесть и сделать это», то я бы уже давно смогла позволить себе пентхаус с видом на Центральный парк. Иногда умные советы совершенно бесполезны.