Соседи
Шрифт:
— Еще немножко... Вот теперь самую капельку осталось...
Наконец и в самом деле добрались до станции Огородское.
Поезд постоял минуту и помчался дальше, а Леля с мамой вышли из вагона.
Был прекрасный летний день, светило солнце, цвели яблони за свежепокрашенным забором, окружавшим зеленый одноэтажный домик, на котором крупными буквами было написано: «Почта. Телеграф. Телефон».
— Мама, — спросила Леля. — Здесь живет бабушка? В этом самом домике?
— Нет, нам до бабушки еще километров двадцать, — сказала мама. Приложила ладонь к глазам козырьком
— А я уже заждался вас, тетя Маша, — сказал он.
— Да ты что, Слава, — удивилась мама. — Поезд же пришел минута в минуту...
Обняла Славу за шею, поцеловала в щеки, сперва в одну, потом в другую.
Он нагнулся, поднял с земли чемодан и рюкзак.
— Гостинцы тете Луше везете? — спросил.
— А как же, — ответила мама.
Леля тихо спросила маму:
— Что такое гостинцы? Это маленькие гости?
— Это подарки, — так же тихо ответила мама.
Леля знала, и в чемодане, и в рюкзаке полно подарков. И не только для бабушки, но и для всех родичей, их у мамы видимо-невидимо, какие-то неведомые Леле двоюродные тетки, внучатые племянницы, третьеюродные братья, одним словом, как говорил папа, десятая вода на киселе. И оказывается, все эти подарки называются гостинцами, интересное слово. Надо бы его запомнить...
В тени под старым дуплистым деревом — Леля подумала, что там, в дупле, наверно, живет белка или какая-нибудь большая лесная птица вроде филина — стоял мотоцикл с широкой коляской.
— Прошу, — сказал Слава, привязал чемодан и рюкзак к багажнику, а сам уселся на седло, мама с Лелей сели в коляску.
Леля спросила:
— Откуда ты этого Славу знаешь?
— Как же не знать, — сказала мама. — Он же наш, деревенский, его бабушка с твоей бабушкой вместе на ферме работают...
Мотоцикл мчался все вперед и вперед, встречные поля и леса сменяли друг друга. Ветер гудел в ушах, время от времени мотоцикл подпрыгивал, попадая на ухабы, и каждый раз Леля смеялась: очень смешно было глядеть на Славу, казалось, его что-то подбрасывает вверх и обратно, в седло.
Потом мотоцикл круто развернулся и разом стал на месте, как бы замер.
— Приехали, — сказала мама, вылезая из коляски.
За ней вылезла Леля, оглядываясь кругом. Неширокая улица, поросшая травкой, по обе стороны деревья; в ряд, один возле другого стоят дома, окруженные заборами. В пыли прямо на дороге роются куры, одна стала напротив Лели, уставилась на нее и вдруг раскудахталась что есть сил. Леля засмеялась:
— Что за смешная курица! Погляди, мама!
Но курица мгновенно, как бы услышав и поняв Лелины слова, повернулась, побежала прочь.
— Вот это и есть Олсуфьево, деревня, в которой живет бабушка, — сказала мама.
Из дома наискосок навстречу к ним бежала бабушка. Позади бабушки переваливалась с боку на бок толстая белая собака, махала пушистым, загнутым в колечко хвостом.
Леля кинулась бабушке навстречу.
— Наконец-то, — воскликнула бабушка. — А я все глаза проглядела,
Крепко обняла Лелю.
— Какая же ты большая стала, не узнать...
Мотоциклист Слава донес чемодан и рюкзак до бабушкиного дома, поставил на крыльцо.
— Ну, я пошел, — сказал.
— Приходи ужо, — сказала бабушка, а мама повторила:
— Приходи непременно...
— Я, бабушка, с зимы на целый сантиметр выросла, — сказала Леля. — Мама отмечает на дверях красным карандашом, вот приедешь к нам — увидишь, как я выросла...
Белая собака терпеливо стояла, глядя на Лелю выпуклыми темными, похожими на сливы глазами.
— Какая замечательная собака, — сказала Леля. — Как ее зовут?
— Альма, — ответила бабушка. — Мы с ней вроде бы две подруги, живем вместе...
Леля знала, что бабушка живет одна, что, кроме мамы и ее, Лели, у бабушки никого нет. Значит, ей с Альмой веселее.
Она нагнулась, погладила Альму по голове, и Альма стала быстро-быстро махать хвостом, как бы приветствуя Лелю.
Весь день до самого вечера не закрывалась дверь в бабушкином доме. Приходили бабушкины соседи поглядеть на Лелю и на ее маму, ведь мама давно уже уехала из деревни и за эти годы ни разу не приезжала сюда.
Каждый, входя в горницу, первым делом кланялся бабушке:
— С радостью тебя, Лукинична...
А бабушка в ответ приглашала:
— Прошу, заходите, садитесь за стол...
На столе, у Лели разбегались глаза, чего-чего только не было: кипел самовар, огромный, бокастый, золотого цвета, Леле еще ни разу не приходилось видеть такой большой самовар, в тарелках лежали розовые толстенькие кубики сала, соленые огурцы, помидоры, квашеная капуста, румяные пышки, на противне разлеглись упоительно пахнущие пироги с капустой и грибами.
И еще бабушка выложила на стол московские гостинцы (теперь Леля уже хорошо запомнила это слово): сыр, копченую колбасу, шоколадные конфеты.
Гости пили чай, ели пироги, хвалили московские гостинцы, и все наперебой расспрашивали Лелину маму о московском житье-бытье. Леля слушала и думала о том, что, наверно, они все любят ее маму и жалеют, что она уехала из деревни.
Больше всех Леле понравилась красивая, светловолосая, улыбчивая женщина. Она долго целовала Лелину маму, потом погладила Лелю по голове.
— До чего ж ты у нас раскрасавица, — певучим, протяжным голосом пропела она. — Глаз от тебя не оторвешь...
— Будет тебе, Настя, как бы девчонку не испортила, — недовольно заметила бабушка. — Ничего в ней такого особенного нет, девочка как девочка...
— Вот уж нет, — возразила Настя. — Уж никак про нее такого не скажешь, что девочка как девочка...
Нагнулась к Леле, поцеловала ее в щеку.
— Что, верно говорю? Как думаешь?
— Не знаю, — сказала Леля.
Но Настя уже глядела на Лелину маму.
— А ты, Маша, вроде бы с лица спала. — Голос Насти казался словно бы озабоченным, но Леле подумалось, что, наверно, она притворяется, а на самом деле вовсе ей не грустно. — Не болеешь, часом?
— Нет, — ответила мама, — не болею.