Соседи
Шрифт:
Надежда подошла к шкафу, подставила стул, встала на него, сняла со шкафа чемодан. Раскрыла чемодан, потом вынула из шкафа стопку выглаженных рубашек.
— Это еще что? — удивился Артем. — Вроде мои рубашки?
— Твои, — сказала Надежда. Сняла с вешалки два его костюма, замшевую куртку, коричневый клетчатый пиджак.
— Тут еще не все, — сказала, — твое белье в прачечной. Как принесут, я пошлю тебе. Или сам придешь. Да, еще твоя дубленка в чистке, на днях, наверно, получу.
Он ошеломленно смотрел на нее, не говоря ни слова.
— Ты что? Да что с тобой в самом деле?
— Только не надо ничего говорить, — сказала Надежда. — Не надо лгать, выяснять отношения, слышишь, очень тебя прошу, не делай этого!
— Я не понимаю тебя, — возразил он.
— Думаю, что ты понимаешь меня, — сказала она.
Он сел за стол, опустил голову на руки. Нет, он не ждал такого конца. Просто был даже не готов к нему. Зачем? Его вполне устраивала эта двойная жизнь, в конце концов, полно на свете мужчин, которые живут именно так, как жил он.
Правда, порой приходилось лгать то жене, то любовнице, но без лжи, очевидно, не проживешь. А вообще-то он вовсе не собирался расходиться с Надеждой. Разумеется, не хотел пока что рвать и с той, с другой...
Надежда аккуратно уложила все его вещи в чемодан, захлопнула крышку.
— Все, — сказала, — можешь идти. Полагаю, тебе есть куда.
Артем хотел было спросить: откуда ты знаешь, что у меня есть куда идти? Хотел сказать: что же ты гонишь меня на улицу, ночью?..
Но ничего не спросил, не сказал, как-то совестно было произнести хотя бы слово, глядя в ее очень спокойные, открыто и прямо смотревшие на него глаза.
Он взял чемодан, кивнул ей.
— Всего хорошего, — сказала она.
— Можно, я позвоню на днях? — спросил он.
Она ничего не ответила, и он ушел, а она вышла вслед за ним, наложила цепочку на дверь. Ответственная по квартире Эрна Генриховна строго требовала, чтобы тот, кто пришел позднее всех, не забывал о цепочке.
«Правила совместного проживания должны неукоснительно соблюдаться всеми жильцами, — говорила Эрна Генриховна. — Всеми без исключения, и детьми и взрослыми».
И все жильцы старались блюсти эти строгие правила.
Глава 2. Сева
В тот день у Севы случилось ЧП: потерял куклу, розовощекую, с глупыми, на выкате глазами в коричневых ресницах, кудрявую диву, которую привязывал к бамперу машины.
Как развевались на ветру ее волосы! И щеки, казалось, еще сильнее алели от быстрой езды.
А протянутые вперед руки как бы благословляли всех, едущих навстречу...
Правда, Эрна Генриховна как-то брезгливо сказала:
— Что за пошлость, все эти куклы, ленты и шары на машинах. Неужели ты сам не видишь, какая это пошлость, Сева?
На Эрну Генриховну, которая знала его с детства, Сева не обиделся. В конце концов, он считал, она вправе иметь свое мнение.
Но никому другому он не разрешил
— Ты ездишь на моей машине. Понял?
Гоша, добродушный верзила с постоянной улыбкой на щекастом лице, покладисто соглашался:
— Понял, Сева. Как не понять...
Сева был водителем свадебного такси.
— Веселая должность, — определил другой сосед, Артем Бобрышев.
Сева не мог разобраться в Артеме, нравился он ему или нет? Иногда казалось, душа-человек, лучше и не сыскать, а иногда вдруг что-то в нем настораживало, а что — Сева и сам не мог бы сказать.
Зато жена Артема Надежда была проста и понятна. Будь она помоложе, он бы даже поухаживал за ней, она ему нравилась: не то чтобы красивая, но приятная и умная, это бесспорно. Эх, не будь между ними разницы чуть ли не в двенадцать лет, еще неизвестно, уступил бы ее Сева Артему?
И чем только Артем приглянулся Надежде?
Сева давно предсказывал: их брак ненадолго. И вот, словно в воду глядел, так и вышло, разошлись, как в море корабли...
Надежде первой Сева признался, что потерял куклу. Она не стала над ним смеяться, она вообще ко всему относилась серьезно, вдумчиво. Посоветовала:
— Может быть, купишь новую?
— Зачем? — спросил Сева. — Я ведь не обязан обеспечивать машину куклами или мишками, это делают жених и невеста или управление парка, все эти куклы, воздушные шары и прочая рапсодия...
— Тогда забудь о кукле, — сказала Надежда. — Забудь, как не было ее!
Сева боязливо глянул на Надежду, не смеется ли, не пытается ли подшутить над ним, но ее лицо не казалось насмешливым, темно-карие глаза глядели на Севу с непритворным участием. Сева успокоился:
— Так я к ней привык, просто представить себе не можете! Всюду она со мной ездила, во все поездки, кое-кто мне за нее даже башли предлагал: дескать, продай, шеф, на счастье, а я ни в какую, привык к этой самой кукляшке, словно к живой...
— Это была твоя маскотта, — сказала Надежда.
— Маскотта? — повторил Сева, — Что это такое?
— Талисман, — пояснила Надежда. — Я знала одного летчика, у него была маскотта — деревянная собачка с одним ухом.
— Ладно, поживем покамест и без талисмана, — сказал Сева. — Зато у меня есть Рена, а это, может быть, почище всякого талисмана.
Сева жил с матерью Ириной Петровной и с сестрой Реной, самым любимым человеком на свете. Но и самым несчастливым тоже. В детстве Рена болела полиомиелитом, долго и тяжело, однако выжила. Но обе ноги парализовало, и Рена передвигалась на особом кресле с двумя большими колесами, когда-то отец Рены и Севы сам сконструировал это кресло.