Соседи
Шрифт:
И надо же было случиться такому — брюнетка вновь появилась в дверях, сказав:
— Пройдите к завпрозой.
Семен шагнул через порог и очутился в небольшом, тесном закутке. За столом сидел худощавый, уже немолодой, что-нибудь лет за тридцать, человек, в ту пору Семену все тридцатилетние уже казались пожилыми, в военной, без погон гимнастерке и, потирая pукой коротко стриженные темно-русые волосы, вопросительно поглядел на Семена.
— Садитесь, — сказал завпрозой, — моя фамилия Герасимов, а ваша
Семен кивнул.
— Так, — сказал Герасимов, незамедлительно переходя на «ты», — скажи прямо, был на фронте?
— Нет, — отвечал Семен, — мне же к началу войны было десять лет.
— Я думал, шесть, — усомнился Герасимов.
— Что шесть? — не понял Семен.
— Я полагал, когда увидел тебя, что тебе было тогда не больше шести.
Герасимов раскрыл лежавшую перед ним папку цвета хаки, и Семен узнал знакомую первую страницу с крохотным чернильным пятном на полях.
— Так вот, — сказал Герасимов, похлопывая ладонью по странице. — Стало быть, на фронте тебе не превелось быть, да и по годам ты никак не мог воевать.
— Не мог, — согласился Семен.
— Так какого же беса ты пишешь, что мины разрывались с визгом? Тебе хотя бы раз привелось слышать этот самый визг?
Семен покачал головой.
— То-то же, визжат обычно кошки, если их потянуть за хвост, а мины воют, понял?
— Воют? — переспросил Семен.
— Вот именно. Тоненько и зловеще воют...
Герасимов поднял зеленый колпак настольной лампы, внимательно поглядел на Семена. У редактора было впалощекое, небрежно выбритое лицо, темные, усталые, впрочем, довольно красивые глаза.
— Так как, — спросил Герасимов, — усек, что я говорю?
Глаза его сощурились, узкие, длинные губы слегка раздвинулись в улыбке.
«А он симпатичный», — подумал Семен, ответно улыбаясь Герасимову.
Но тот продолжал уже серьезно:
— Тебе еще рано писать, тем более писать о том, чего ты не знаешь и знать не можешь. Давай начинай изучать жизнь, вглядывайся в то, что тебя окружает...
— Я вглядываюсь, — сказал Семен.
— Значит, еще недостаточно вглядывался, будь более внимательным, и еще я тебе посоветую, читай больше классиков, изучай их манеру, их стиль, особенности языка...
Семен не хотел и все-таки спросил:
— А зачем изучать?
— Потому что, милый мой, у тебя встречаются не только шероховатости стиля и штампы, это уж как водится, но и просто не очень грамотные обороты...
— Дайте пример, — попросил Семен.
Герасимов усмехнулся:
— Сколько угодно. На каждой странице. Вот, хотя бы... — И он прочитал, что называется, с выражением, выделяя слова: «Болтавшиеся на его спине ноги немца не оставляли сомнения в том, что их обладатель напуган до смерти».
— Как, — спросил, — самому-то нравится?
— А что? — неподдельно
— А ты вдумайся, милый мой, — продолжал Герасимов, — прежде всего, все это звучит в достаточной мере неуклюже. Потом, как это можно по ногам, которые болтаются на чужой спине, определить, что их обладатель напуган до смерти?
— Они дрожат, — ответил Семен.
Герасимов, наверное, хотел засмеяться, но глянул на Семена, на его расстроенное лицо, и ему стало от души жаль юношу.
Сколько таких вот юнцов, да и людей куда старше, довелось ему видеть в редакции! Сколько их являлось к нему, нерешительных, смелых, упоенных собой и начисто неуверенных, рассчитывавших на быстрый успех, неминуемую славу и дрожащих от искреннего страха...
«Писать о том, о чем знаю, что видел и перечувствовал, — думал Семен по дороге домой, мысленно повторяя советы Герасимова, — а что я, собственно, знаю? Что видел? Учился в школе, потом год в экспедиции, теперь учусь на вечернем. Бегаю по заданиям «Вечерки», вот и все. Невелик багаж...»
Он задумался и не заметил, как наскочил на девушку, идущую навстречу. Девушка поскользнулась, упала. Семен упал на нее, но тут же мгновенно вскочил на ноги, протянул ей руку. Она встала с земли, сердито глянула на него, вдруг улыбнулась. И Семен ответно улыбнулся ей.
Позднее Лена утверждала, что их знакомство началось с падения.
Она часто говорила:
«Женщины во всем обогнали мужчин. Кругом сплошные Изольды, а Тристанов раз-два и обчелся...»
Всерьез утверждала:
«Все хорошие люди произошли от собак...»
Безумно любила собак, особенно беспородных, не могла пройти равнодушно мимо собаки, бежавшей по улице, непременно останавливалась, начинала заговаривать с собакой и после уверяла:
— Меня все собаки понимают, что бы я ни сказала...
У нее была собака по имени Плюшка, когда-то подобрала ее на Трубной площади. Шла из булочной, видит, к водосточной трубе жмется небольшой, на коротких лапах белый пес.
Лена подошла ближе, вынула из хозяйственной сумки бублик, пес отвернул голову. Тогда она отщипнула кусочек сдобной плюшки, и пес с готовностью выхватил кусочек из ее руки.
— Ах ты, плюшка, — сказала Лена, — ты один или ждешь кого-то?
Постояла какое-то время возле собаки, потом спросила:
— Так как, пошли со мной?
И собака пошла рядом с нею, нога к ноге.
Само собой, она немедленно хорошенько вымыла собаку, как только они пришли домой, завернула ее в махровый халат, положила в кресло рядом с батареей центрального отопления и, сев рядом, стала думать, как быть, что делать дальше.
Квартира была не отдельная, вместе с Леной проживала еще одна соседка, тихая старушка, редко выползавшая в коридор и на кухню.