Сошедший с рельсов
Шрифт:
О каких?
Ну, скажем, о показателях сахара в крови у Анны, они были пугающе, заоблачно высоки.
Анна больше восьми лет страдала юношеским диабетом.
С ней было не очень хорошо.
А вот число 3,25 ему очень нравилось. Показатель эффективности Роджера Клеменса по прозвищу Ракета – лучший в лиге за прошлый сезон.
Радовало глаз и число 22. Столько очков стабильно добывал за матч Латрелл Спруэлл (нью-йоркский бейсбольный клуб «Никербокерс»).
На эти выкладки он мог смотреть без содрогания.
Поезд
Пассажиры оказались где-то между станциями – по обеим сторонам пути длинные одноэтажные серовато-коричневые дома. Неожиданно ему пришло в голову, что, хотя он и ездил по этому маршруту довольно часто, все равно не взялся бы описать окрестности вдоль дороги. Став человеком среднего возраста, он прекратил смотреть в окна.
Он опять уткнулся в газету.
Это случилось между заметкой Стива Сербиса о правилах переигровки и сетованиями Майка Стрейханса по поводу падения личного показателя эффективности.
Впоследствии он не мог объяснить, что заставило его поднять глаза.
И бесконечно спрашивал себя, что было бы, если бы он продолжал читать. Мучился фантазиями: если бы так, то тогда бы как? И что теперь?
Но он взглянул поверх газеты.
Девятичасовой поезд продолжал движение из Вавилона до Пен-стейшн. Из Меррика во Фрипорт, Болдуин, Роквил-центр. Из Линбрука в Джамайку, в Форест-Хиллз и в Пен.
А Чарлз безвозвратно и сокрушительно сошел с рельсов.
«Аттика»
Через два дня вечером мой четырехлетний сын забрался после ужина ко мне на колени.
– Пошли на поиски сокровищ, – шепнул я и изобразил пальцами шажки на его позвоночнике. – Вот здесь у нас крестики на карте.
Сын поежился и хихикнул. Он него пахло шампунем, леденцами и пластилином – только ему присущий запах.
– Чтобы добраться до сокровищ, надо шагать широко и бежать трусцой, – бормотал я.
А когда замолчал, сын меня спросил, где же все-таки сокровище. Я ответил как обычно – мы проделывали это путешествие изо дня в день.
– Вот оно, мое сокровище! – И схватил его в охапку. Жена улыбнулась нам с противоположного конца стола.
Я поцеловал их на прощание. И все тянул время – никак не решался выйти из дома. Словно хотел набраться положительных эмоций перед тем, как проехать через кирпичные ворота «Аттики» и войти в зловонное помещение тюрьмы. Словно надеялся, что магическая аура защитит меня от зла.
– Будь осторожен, – попросила с порога жена.
Металлодетектор взвыл, как сирена воздушной тревоги.
Я забыл выложить из кармана ключи от дома.
– Эй, Йобвок, – усмехнулся охранник Хэнк, – ключи-то, они вроде как из металла.
Йобвок играл в задней линии «Ковбоев» и был тем самым сукиным сыном, по поводу которого мы частенько отпускали соленые шуточки.
Должен признаться, Профессор – не единственное мое прозвище.
– Извините, –
Войдя в класс, я заметил на столе продолжение истории о человеке в поезде. Одиннадцать старательно напечатанных страничек.
«Да, – подумал я, – все только начинается».
И оказался прав. Всякий раз, приходя на урок, я находил очередную порцию повествования: иногда одну-две странички, а иногда столько, что хватило бы на несколько глав. Аккуратно сложенные на столе и, как уже заведено, без подписи. История разворачивалась по частям, словно захватывающий телесериал. Она и в самом деле имела все признаки «мыльной оперы»: секс, обман и трагедию.
Я не читал эти отрывки классу – понимал: они предназначались только для меня. Для меня и, разумеется, для самого автора.
Кстати, об авторе.
В моем классе было двадцать девять учеников: восемнадцать черных, шесть латиноамериканцев и пять бледных, словно призраки, белых.
Я был совершенно убежден, что никто из них никогда не ездил на девятичасовом поезде до Пенсильвания-стейшн.
Так кем же был он?
Сошедший с рельсов. 2
Роскошное бедро – вот что бросилось в глаза поначалу.
Не какое-то заурядное бедро, – а упругое, гладкое и загорелое, бедро, которое явно холили тренировками на бегущей дорожке, бедро в облегающей, по-модному короткой юбке, что из-за позы сидевшей женщины казалась еще короче. Ноги были небрежно положены одна на другую. А длина юбки, надо признаться, находилась на грани пристойности.
Вот что увидел Чарлз, когда поднял глаза.
А еще он заметил черную туфлю на высоком каблуке, выставленную в проход, слегка покачивающуюся в такт движению поезда. Он сидел спиной напротив незнакомки по ходу поезда. Но женщину почти скрывала первая страница «Нью-Йорк таймс» с таким тревожным и таким знакомым заголовком во всю полосу – «Ближний Восток в огне». Поэтому он сосредоточился на бедре в безнадежной надежде, что его хозяйка менее красива.
И напрасно.
Он размышлял, как поступить дальше: то ли снова уткнуться в спортивные новости, то ли уставиться в залепленное грязью окно, то ли углубиться в рекламу банков и авиакомпаний, сплошь украшавшую стены вагона. И вдруг сквозняк смял «Нью-Йорк таймс» настолько сильно, что открыл лицо женщины.
Она была красива.
Вот это настоящее зрелище! Глаза большие, как у лани, – сама нежность. Губы полные, великолепной формы, нижнюю она чуть-чуть прикусила. А волосы? Такие мягкие, что хотелось в них зарыться и вдыхать, без конца вдыхать их аромат.
Он надеялся, что она привлекательна, интересна или просто миловидна. Ничего подобного. Она оказалась потрясающей.
И в этом состояла проблема, потому что в тот период жизни он чувствовал себя особенно уязвимым. Мечтал о чем-то вроде параллельной Вселенной.