Сошедший с рельсов

Сигел Джеймс

– Забудьте. Это всего лишь девять долларов. Как-нибудь переживу.

– Ну уж нет. Я должен их отдать. Таково моральное востребование.

– Моральное востребование? Я вовсе не желаю, чтобы вы его ощущали. Между прочим, вы уверены, что есть такое словосочетание?

Чарлз покраснел:

– Наверное. Видел однажды в кроссворде. Так что, должно быть, есть.

Потом они поспорили о кроссвордах. Ей нравилось их решать, а ему – нет.

Она могла с закрытыми глазами их перещелкать во всех газетах. А ему требовались оба глаза и серое вещество в придачу, именно то, чего и не хватало. Того, что отвечает за сосредоточенность и упорство. Его мозг слишком любил растекаться

мыслью по древу и не желал подсказывать, какое, например, слово из шести букв обозначает печаль. Согласен, согласен, печаль это чересчур просто. Грусть. Та самая основа, на которой его мозг последнее время строил параллельную Вселенную, где можно флиртовать с зеленоглазыми женщинами вроде новой знакомой.

Они продолжали треп. Беседа шла, как поезд: то резво двигалась вперед, то замирала в поисках тем, то снова неслась на всех парах. Они очнулись вблизи Ист-Ривер, почти у цели.

– Мне повезло, что вы оказались рядом, – сказал он в темноте.

Флуоресцентные огни вспыхивали и гасли, и он различал только ее силуэт. Все выглядело чистой случайностью: он сел в вагон, с него потребовали девять долларов за билет, ему нечем было платить, и она, распрямив длинные ноги, выручила его.

– Нельзя ли вас попросить сесть завтра на этот же поезд, чтобы я мог отдать вам долг? – спросил он.

– Считайте, что назначили свидание, – улыбнулась она.

И даже после того, как они пожали на прощание друг другу руки, после того, как она скрылась в толпе на перроне Пен-стейшн, а он еще десять минут дожидался такси и столько же ехал в город, после того, как, поздоровавшись со своим начальником Элиотом, заверил его, мол, бегу-бегу, и после того, как ворвался в кабинет, он размышлял над ее словами.

Она могла сказать: «хорошо». Или «договорились», или «до завтра». Или «отличная идея», или «никудышная мысль». Или «пошлите деньги по почте».

Но она сказала: «Считайте, что назначили свидание».

Ее звали Лусиндой.

Сошедший с рельсов. 4

Что-то назревало.

Элиот сообщил, что явилась клиентка и жаждет поговорить относительно рекламы кредитных карточек. Или, скорее, поднять скандал.

Сорванные сроки, неумелый анализ ситуации, халтурщики-исполнители – надо готовиться получить по полной программе.

А причина типичная.

Экономика.

Дела вообще шли неважнецки из-за сильной конкуренции и невероятно требовательной клиентуры. Перед заказчиками приходилось лебезить – какая уж тут свобода творчества!

Похоже, в ближайшем будущем придется нанести визит главному, устроить творческие посиделки с Папиком и наведаться в налоговую инспекцию. Наступала пора делать огорченное лицо, вытягивать руки по швам и повторять: «Благодарю вас, сэр».

Он вошел в конференц-зал, и один взгляд на кислую физиономию Эллен Вайшлер подтвердил худшие ожидания.

Она скривилась так, словно только что отведала свернувшегося молока или нюхнула нечто отвратительно-мерзкое. И Чарлз понимал, что именно ее перекосило. Последний ролик, который они состряпали для ее компании, являлся верхом посредственности: плохой подбор исполнителей, плохой текст и, как следствие, плохая отдача. И не важно, что они рекомендовали другой сюжет. Не важно, что просили, умоляли, даже унижались, убеждая изменить сценарий. И добились своего. Первый вариант рекламы получился более или менее умным и в определенной степени современным. Но тут вмешался заказчик – прежде всего Эллен – и принялся тасовать

кадры и выбрасывать удачные планы столь усердно, что каждая новая версия становилась слабее предыдущей. В результате теперь на телеэкраны пять раз в день выскакивает дежурная собачка и машет хвостиком. Все не важно, потому что это их позор и их деньги – точнее, семнадцать процентов от ста тридцати миллионов долларов, – и точка.

И разумеется, их благополучие, ты же помнишь об этом, Чарлз.

Он поздоровался с Эллен непорочным поцелуем в щеку – решил, что это самое подходящее на полпути к своему понижению, и одновременно подумал: а не уместнее ли потрясти руку, готовую его утопить?

– Так-так, – начала Эллен, когда все расселись.

Все, то есть Чарлз, Элиот, рекламщики Ло и Мо и сама Эллен с соратниками от заказчика. «Так-так», – бывало говаривала мать Чарлза, когда находила под его кроватью «Плейбой». Это «так-так» требовало объяснений и, конечно, искреннего раскаяния.

– Догадываюсь, вы пришли не за тем, чтобы увеличить наши комиссионные, – сказал Чарлз.

Он пошутил, однако никто не рассмеялся. А Эллен помрачнела сильнее.

– У нас серьезные проблемы, – сообщила она.

«У нас тоже серьезные проблемы, – подумал Чарлз. – Нам очень мешает, когда заказчик постоянно указывает, что делать. Отвергает предлагаемый материал, не доверяет, кричит. И еще, нам очень не нравятся надутые физиономии». Вот что хотел он сказать. Но произнес совершенно иное.

– Ясно, – бросил он и принял отрепетированный до совершенства униженный вид.

– Похоже, мы говорим, говорим, но никто не слушает, – продолжала Эллен.

– Но мы…

– Именно это я и подразумеваю: сначала извольте выслушать меня, а потом возражайте.

Чарлз заметил, что она вышла за пределы обыкновенной злости и стала откровенно грубить. Будь Эллен просто знакомой, он встал бы и хлопнул дверью. Если бы она тянула меньше, чем на сто тридцать миллионов, посоветовал бы валить куда подальше.

– Разумеется, – пробормотал он.

– Мы договорились о стратегии. Все расписали. Но вы постоянно своевольничали.

Их своеволие заключалось в том, что они пытались сделать ролик остроумнее, занимательнее, вложить в него нечто такое, что заставило бы потенциального зрителя смотреть на экран, а не в сторону.

– Я говорю о нашей последней рекламе.

«И я о том же».

– Мы обо всем договорились на совете. Решили, каким образом снимать. И вдруг получаем ролик, который не имеет ничего общего с нашими наметками. И к тому же этот пресловутый нью-йоркский юмор…

Если бы она стала ругаться, ввернула бы крепкое словцо, и то выглядела бы не такой тошнотворной.

– Вы же знаете, мы всегда стараемся…

– Я просила вас помолчать.

Теперь она перешла к втаптыванию в грязь. И Чарлз засомневался: может ли человек от такого оправиться.

– Мы были вынуждены отвергать вариант за вариантом, чтобы наконец получить то, за что заплатили деньги. – Она сделала паузу и обвела глазами стол.

Чарлзу эта пауза не понравилась.

Такая пауза не приглашала к ответу. Она предназначалась не для того, чтобы перевести дыхание. Такая пауза предполагала, что за ней последует нечто еще более неприятное, чем уже довелось выслушать. Так замолкали его подружки перед тем, как опустить топор и обрубить последнюю надежду. Или недобросовестные агенты фирм, намереваясь перейти к тому, что указывалось в договоре мелким шрифтом. Или сестры приемного отделения «Скорой помощи», когда собирались сообщить, что произошло с его дочерью.