Сошел с ума
Шрифт:
Кузя пробыл недолго. Поужинать отказался, но чайку попил. Взгляды, которые он бросал на Полину, были красноречивее слов. Он действительно был ее рабом. Я попытался его разговорить, но это было то же самое, что приласкать сторожевого пса, который млеет у ног обожаемого хозяина. Скажи ему Полина «Фас!» — и он без промедления кинется и перегрызет глотку. Такое я наблюдал впервые. Но внешне чаепитие складывалось благопристойно. Я попросил Кузю заехать на квартиру и забрать кое-что из необходимых вещей, объяснив, где что лежит. В ответ — косой быстрый взгляд и, ей-Богу, глухое утробное рычание. Полина милостиво распорядилась:
— Сделай, Кузя, сделай. Тебя не
— Как прикажете!
— На аэродром вы нас повезете?
Этот невинный вопрос поднял его на задние лапы, и я понял, что он готов броситься на меня без команды. Полина протянула руку и ласково почесала Кузю за ухом.
— Ну что ты злишься, дурачок! Михаил Ильич имеет право спрашивать. Запомни, пожалуйста.
Утробное рычание стихло, но когда через несколько минут Кузя отбыл, у меня с души отлегло.
— Много у тебя психов в услужении? — раздраженно спросил я. Полина холодно ответила:
— Все преданные люди немного сумасшедшие. Ты меня удивляешь, Миша. Видишь, он ревнует, и нарочно злишь. Неинтеллигентно.
— У него есть основания ревновать?
— А у тебя?
— Разумеется. Мы же с тобой муж и жена.
Даже бровью не повела.
— Ты против?
— Обычно такие решения как-то согласовывают. Впрочем, понимаю, что все это туфта.
— Не совсем… Извини, что не предупредила, но так нам будет удобнее путешествовать.
Колесо крутилось, абсурд длился, деваться было некуда. Вечером я написал подробное письмо своему другу Кеше Стародубцеву, где без утайки изложил все, что со мной произошло, и в конце просил, если не будет от меня известий в течение десяти дней, передать все сведения по надлежащим адресам. Полина уже приготовилась ко сну, с любопытством наблюдала за мной из постели, опираясь на подушки:
— Про поручика роман пишешь? Про Сухинова, да?
— Завещание, — важно я отозвался. — Другу отправлю из аэропорта. Коли сгину, пусть помянут добром.
Полина одобрительно закивала. Поставив точку, я повернулся к ней:
— Ну что, будем спать?
— Да, Миша, ложись, поздно уже. Завтра трудный день. Но…
— Что — но?
— Хорошо, что друга вспомнил. Но это все же след. Не надо бы оставлять.
Я смотрел на нее с изумлением. Она не шутила. Плюнув, порвал письмо на мелкие клочки и сжег в пепельнице при помощи зажигалки.
— Довольна?
— Не сердись, милый, скоро все это кончится. Завтра будем ужинать на Елисейских полях.
…Утром за нами приехал на черной иномарке («мицубиси»?) молодой бычара по имени Саша: я его помнил, он отвозил нас домой в первую ночь. Приветливый, улыбчивый, с крутой боксерской шеей и челкой надо лбом. Привез два чемодана — один мой, другой Полинин. Мы переоделись в дорогу. Я напялил на себя просторные серые брюки и любимый темно-вишневый пуловер, связанный еще Ириной. Поверх накинул все ту же китайскую черную куртку. Утро было прохладное. Полина нарядилась без всяких выкрутасов: темный шерстяной костюм английского покроя, темный длинный плащ, пышные волосы туго стянула голубой косынкой. На лице — никакой косметики, только пухлые губы чуть подкрашены бледной помадой. Деловая женщина перед дальней дорогой. Куда, интересно, сунула пистолет?
— Полина, как ты посоветуешь, рукопись взять с собой?
— Про поручика? Обязательно. Мы ее на Западе издадим.
— Она неоконченная.
— Это неважно. Допишешь в самолете.
Вот такой разговор с олухом литератором.
Абсурд продолжался, но весенний день, омытый вчерашним дождем, был взаправдашний. Москву обогнули по окружной, через полтора
Наш водитель Саша ничуть не отяготился нервозной обстановкой, быстро провел нас к окошку регистрации, раздвигая толпящихся, суетящихся пассажиров (?), как быстроходный катер разгоняет слабую волну. Он нес оба наших чемодана. У Полины через плечо болталась замшевая сумочка. К моему удивлению, чудесный туесок с деньгами она оставила в машине. Там же, вероятно, остался и пистолет. Саше она сказала:
— Передашь все Клепику.
Регистрация прошла гладко, хотя молоденький таможенник в звании капитана раз пять сверял мою физиономию с паспортом. Я был в прострации и глупо ухмылялся.
На прощание бычара Саша пожал мне руку, чуть не сломав кисть.
— Береги хозяйку, дядя!
— Угу!
Минуты не прошло, как перед нами возник меднокрылый «боинг» с тупым азиатским рылом. Изящная стюардесса проводила нас в салон первого класса. Там было просторно и свежо, стояли удобные кресла, как в приемной министра. Полина села у окна, я — рядом. К моменту вылета салон заполнился едва ли на треть. Не успели взлететь, как стюардесса подала поднос с напитками. Я схватил наугад чашку с какой-то желтоватой жидкостью и осушил двумя глотками. Оказалось — виски.
— Ты как? — заботливо спросила Полина.
— В порядке.
Спиртное вспыхнуло в желудке. До последнего мгновения я не верил, что это произойдет, — но вот уже под нами серые кипы облаков и хрустальное солнце над головой. Летим!
— Как плечо? — спросил я.
— Почти не болит… Успокойся, Миша, все плохое позади.
— Знаешь, — признался я, — я все ожидал, кто-нибудь выстрелит нам в спину. Прямо лопатками чувствовал. Все эти рожи… Брр!
— Глупенький, я же с тобой!
Я посмотрел в ее глаза, спокойные, глубокие — два темно-синих озерка.
— Полина, это все-таки безумие.
— Не большее, чем вся наша жизнь, милый.
— Почему ты так говоришь? Что ты знаешь о моей прежней жизни?
Взяла мою руку, сжала.
— Ты же понимаешь, что я права.
— Хочу еще выпить.
— Конечно, милый. Вместе выпьем.
Подняла руку — тут же к нам вернулась стюардесса со своим подносом. На сей раз я просмаковал напиток и закусил миндалем. Черт возьми, с каждой минутой я чувствовал себя все лучше. Более того, я почти блаженствовал, и это было трудно как-то логически объяснить. Вероятно, только так глупость, которую я совершил, была столь велика, что вытеснила из сознания все обычные тревоги. Точно так человек, пораженный роковым недугом, напрочь забывает о грозящих ему мелких инфекциях и недомоганиях.