SoSущее
Шрифт:
Ручайс как-то неожиданно мило для своего вечно надутого лица улыбнулся и сказал:
— Служит, шалю иногда, сосалочку, какую испугать, или там синдика на место поставить.
— Ну так покажи моему недососку, как рудимент твой работает, а то ведь он и не ведает, какие еще дары природы на свете бывают.
Сколько уж раз повторял Платон Ручайсу эту фразу в многочисленных вариациях, но реакция была всегда одна, безусловная, — епископ-тетрарх северо-восточного локуса становился в ленинскую позу и зачитывал свой 21-й чубаят:
Куда ниПлатон обернулся. Его послушник, увы, вместо того чтобы внимать мудрости епископа, провожал взглядом газовую принцессу.
— Хватит на баб пялиться, лучше таланты братьев по рудиментам изучай, — сказал он, больно ширнув охваченного любовной горячкой протеже.
Ручайс, восприняв слова Онилина как сигнал к началу урока, быстро обнажил левую грудь и выпятил ее в сторону Ромы.
— Ну, давай, вырубай-с, недососок, — как-то зловеще сказал он.
Рома разглядывал окочур автора чубаят. Поначалу он не заметил ничего особенного — ну, обычная грудь с редкими рыжими волосками, не тощая, но и не «качка», средняя, только вот сосок странный какой-то для мужчины. Гладкий, с бликами на боку и длинный, как соска на детской бутылочке. Сосок, точно рычажок старинного выключателя тумблерного типа, гордо вздымался вверх.
Рома, кажется, растерялся.
— Его что, тоже? — спросил он, не очень охотно выпячивая губу.
Ручайс громко рассмеялся:
— Идиот, это же окочур, а не сосалище какое! Смелее, вырубай-с его.
— Вниз, вниз сосок тяни, как тумблером щелкаешь, — подсказал Платон.
Рома взялся двумя пальцами за торчащий из груди рычажок и потянул его вниз. Где-то внутри Ручайся глухо, но отчетливо щелкнуло. Свет в клубе, а может и не только, погас. Ручайс громко захохотал. В темноте из его открытого рта вырывалось голубое свечение, как будто в глотке главного энергетика полыхали бесчисленные разряды молний. В зале засвистели, послышались выкрики «опять Чурайс балует!», но Рома, как подметил Платон, не напрягся, ситуация его забавляла, и если бы даже кто-то рядом окочурился, это не погасило бы веселых огоньков в глазах подающего надежды недососка-олеарха.
— Ладно, взад давай, только осторожно, — преодолевая сильный плазменный ток внутри себя, прогудел Чурайс.
Рома протянул руку и почувствовал, как покалывают пальцы. Переборов страх, он двинул кисть дальше и увидел, что от кончиков пальцев к окочуру тетрарха устремилась целая прядь синих трепещущих разрядов. От боли он отпрянул, но сдаваться не собирался — так что пришлось ему вырубить окочур грубо и быстро, сжатым кулаком, пока током не зашибло. В зале вновь вспыхнул свет, изо рта Ручайса пахнуло горелой изоляцией, и он грубо толкнул Рому в грудь:
— Поосторожней, недососок, таких окочуров на страну раз-два и обчелся.
— Ладно, Толян, не гуди, не притерся недососок еще, а так он ласковый, сам же видел, — заступился за своего неофита Платон.
— У меня только провода гудят, Платоша, и то для тех, кто платит исправно, — рявкнул напоследок Чурайс и быстро удалился, чтобы не портить финала полемики с бывшим ренегатом. Он считал, что поставил надменного церемониарха на место, хотя в то же самое время поставленный на место ренегат считал, что его подопечный не только справился с испытанием,
— Чего он, дядь Борь, током бьется?
— Призвание у него такое, но ты молодцом, в штаны не наделал, — поощрил своего подопечного Платон, а про себя подумал, что, видать, Толян вплотную к крантам подобрался, если перед недососками понтует. И нашел чем пугать — разрядами коронными.
— А почему эта штука у него окочуром зовется? Разве в природе бывает такое?
— В природе, Ромашок, бывает всякое, даже такое, что и не снилось нашим мудрецам, — пояснил Платон, чуть ли не физически, языком, ощущая затрепанность максимы.
Его мюрид [71] , казалось, был доволен ответом. Но Платон, выдержав паузу, продолжил:
— Эта штука, Амор Дерисосыч, вообще-то называется плазменный дистанционный канализатор глобальных электрических полей, а наследует он его от вымершего на ранней стадии отряда прилипал, когда атмосфера Земли была пропитана электричеством так, как сегодня лохос стонами. Но у него не регрессирующий рудимент, а рецессивный, с видовыми отклонениями к тому же. Куда он мутирует, один черт и знает. Да и тот не до конца, поверь. Кто бы мог подумать, что у этого вот Ручайса тумблер вырастет. Но вырос же, факт! Главное же, как ты понимаешь, внутри селится. Там инвариантно все, а снаружи, ну, тумблер и тумблер себе — знаешь, сколько желающих подержаться. Бабы так и льнут — хотя что в нем найдешь, кроме тумблера.
71
Мюрид — дословно «сила воли», здесь в значении «ученик», вставший на путь ислама, т. е. послушания. Характерно, что титул мюршид, или наставник мюрида до его инициации, нигде в тексте не упоминается. Хотя именно эти два термина в наибольшей степени характеризуют отношения Платона и Романа. По суфийской традиции мюрид избирает себе наставника, а не наоборот.
— Умищи, говорят, у него уймища! — возразил Рома, хитровато ухмыляясь, словно зная, что последует за этими словами.
Да, Платон взорвался, брызнул слюной и заорал чуть ли не на весь зал:
— Откуда у Чурайсов может быть умищи уймища, когда у него в голове гудит все время, как в будке трансформаторной. Где там, скажи мне, мозгу помещаться? А щеки раздувать — ума много не надо, главное — окочуром щелкать вовремя.
Платон спустил пар и уже со спокойной интонацией обратился к подопечному:
— Ты меня, Ром, не заводи, мы только квалификационный тест прошли с грехом пополам, а из рудиментальной базы один окочур видели. До собрания нам хотя бы с половиной ознакомиться да интродукцию выдержать.
— Программа, однако. Так и поесть не дадут.
— А ты думал! Запомни, в олигархи вступать — это тебе не кредиты тырить.
— А интродукция, это типа введения, что ли?
— Типа того. Представить тебя нужно… Э-ээ, скорее, не тебя, а сосало твое, ну и vice versa [72] , как полагается. Потом очистить, обмыть, овеять, отжечь, причастить.
72
«Наоборот» (англ.).