Сотник Лонгин
Шрифт:
– Фаланга, – сказал мудрый Хушедар, который за свой век успел многое повидать. – Этот паук не ядовит, но его укус болезнен. Крепись, Якоб. Доберемся до Тадмора, и там найдем тебе лекаря.
Остаток ночи из палатки Якоба доносились жалобные стоны…
Наутро двинулись в путь. Сначала иудей шел наравне со всеми, но затем место укуса сильно покраснело, воспалилось, а на другой день началась лихорадка… Густо красного, сотрясаемого дрожью, человека посадили на верблюда. Азербад шел рядом, следя за тем, дабы иудей, одолеваемый болезнью и слабостью, не свалился с него на камни. Якоб с трудом держался на горбатом звере, обливался потом и часто жалобно просил пить. Азербад, сочувствуя страданиям
Казалось, что страданиям нет конца, как и этому бескрайнему морю пустыни, и что здесь он найдет свою погибель, как иудей Якоб, который скончался накануне ночью, не достигнув спасительной Пальмиры. Тогда, при виде быстро остывшего старика, Азербад дал волю слезам. Обнаружив мертвое тело, маги долго не могли решить, как с ним поступить, – так, чтобы не оскверниться и соблюсти свои обычаи, которые запрещали погребать в земле и предавать тело мертвеца огню. Иудеев, которые могли бы похоронить своего сородича согласно обычаям Израиля, в караване не оказалось. Был брошен клич по лагерю, но никто не вызвался предать земле тело, покинутое духом. Близился рассвет, и надо было что-то делать. Тогда Азербад, болезненно переживая смерть старика, собрал со всей округи камней и осторожно обложил ими тело иудея на том самом месте, где оно лежало, заглянув напоследок в отверстые черные глаза старика, что более не излучали света жизни.
Теперь силы Азербада были на исходе. Он с трудом передвигал ногами. Печать страдания лежала на обветренном лице его. Старик Хушедар сжалился над юношей, поделился с ним своими остатками воды. Мехи были пусты. Некоторые люди, шедшие с караваном, падали на камни в изнеможении, и не было никого, кто мог бы прийти к ним на помощь… В конце дня, когда солнце приближалось к западному краю земли, чтобы вскоре исчезнуть в глубинах мрака, впереди показались расплывчатые очертания древнего города.
– Снова меня тревожат эти видения, – мрачно то ли вслух, то ли про себя проговорил Азербад. Но вдруг раздались голоса, звучащие с ликованием:
– Тадмор. Это Тадмор! Мы почти пришли…
Надежда, потерянная после смерти старика-иудея, вернулась к юноше и придала ему сил, которых хватило для последнего рывка. Теперь он уже мог отчетливо разглядеть сложенные из камня стены домов и стволы пальм, увенчанные раскидистыми ветвями. В лучах заходящего солнца отражался блеск водной глади, который радовал глаз. Сомнения не было – они добрались! Впереди – посреди бескрайнего моря желтых песков – лежал зеленый остров. Оазис.
Изнывающие от жажды люди бежали к пруду с чистой сладкой водою, – они радовались и плескались как дети. И жадно пили живительную влагу. В Пальмире наши путешественники запаслись водою и свежими финиками и, отдохнув несколько дней, продолжили путь, а на седьмой день благополучно достигли сирийского Дамаска.
***
В Птолемаиде (Акко) пути торгового каравана и вавилонских магов разошлись. Навьюченные верблюды двинулись далее в Египет по добротно вымощенной Приморской дороге. Персидские жрецы остановились в гостинице. В пути они лишились своего иудейского проводника, а потому пришлось искать нового. Кроме того, они нуждались в новом транспорте. Вскоре маги нашли подходящего перевозчика из иудеев, который
Ехали весь день, а ближе к вечеру впереди показался холм, на вершине которого раскинулись городские строения.
– Как называется это место? – обратился Азербад к вознице. Иудей, – его звали Мойше, – долго молчал, а потом неохотно отозвался:
– Ципори, – и, не прибавив более ни слова, снова замолк. Но юношу на сей раз не удовлетворил односложный ответ возницы, и он полез к нему с расспросами:
– А что на вашем языке означает это слово?
Мойше немного помялся и, рассудив про себя, что нельзя оставить без ответа вопрос человека, с которого он еще не получил денег, проговорил:
– Ципори – это птица.
– А почему город так называется? – не унимался юноша, которому очень хотелось разговорить молчаливого еврея.
– Не знаю, – пожал плечами иудей Мойше. – Может, потому, что он сидит на холме подобно птице.
– Да, есть некоторое сходство, – согласился Азербад, разглядывая каменные стены и плоские кровли домов, взлетевших на вершину холма. – А чем знаменит этот город?
– Чем знаменит? – сморщил лоб Мойше. – Не знаю. Так. Обычный город, каких много в Галилее. Впрочем, Ципори населен больше остальных.
– Галилея? – переспросил Азербад. – Это что? Страна?
– Да нет, – говорил Мойше. – Галилея – это область, в которой живет много разных народов, но преобладают иудеи.
Азербад был доволен тем, что сумел-таки завязать разговор с иудеем, а тот продолжал:
– У меня тут сродник один живет. Он, можно сказать, знатный человек. Плотник. В наших краях труд плотника испокон веков в почете! Еще со времен строительства храма Соломона…
– О храме Соломона я слышал, – радостно подхватил Азербад. – Но, насколько я знаю, он был разрушен царем Навуходоносором.
– Да, это так, – вздохнул Мойше. – Мои предки побывали в неволе, а потом вернулись в родные края и отстроили храм заново, не такой величественный, правда…
– Это шах Кир освободил из плена иудеев и в благодарность был признан ими царем, – с воодушевлением проговорил Азербад. Мойше открыл рот от удивления:
– Откуда вы это знаете? Вы не похожи на иудея…
– Я родом из Вавилона, – объяснил Азербад. – Перс. Служитель храма Огня.
– Неужели? – приподнял брови еврей. – А что вас занесло в наши края?
Теперь от прежнего недоверия не осталось и следа. Азербад охотно поделился с иудеем своим открытием новой звезды, возвестившей рождение Царя. Заотар попытался вмешаться в этот разговор, но его одернул мудрый Хушедар. Мойше внимательно выслушал взволнованную, сбивчивую речь чужестранца.
– Царь? Неужели Мессия родился? – растерянно проговорил он.
– А что значит это слово – Машиах? – переспросил Азербад.– О каком-то Мессии говорил и начальник вавилонской синагоги, который вызвался сопровождать нас, но… умер в пути.