Сотник Лонгин

Арсеньев Василий

Германцы потащили братьев со двора и столкнули их в глубокую яму.

– Варвары! – со злости выкрикнул Флавий, который больно ушибся при падении на твердую землю. Арминий поднялся на ноги и с тоской глядел сквозь опустившуюся решетку на звездное небо родной Германии. Вскоре они, утомленные трудным днем, заснули крепким сном.

Шепот и шорох разбудили Флавия, когда еще солнце не взошло. Сквозь сон раздавались голоса на германском наречии. Один из них принадлежал Арминию, другой был женским. Флавий протер глаза и вгляделся в темноту. Вскоре ему удалось различить силуэт девушки,

которая через решетку о чем-то разговаривала с его братом. Из их беседы он понял лишь несколько слов. Девушка, увидев, что второй чужак проснулся, тотчас скрылась из виду. Арминий обернулся к Флавию, а тот спросил у него:

– Кто она?

– Ты разве не помнишь? Впрочем, как ты можешь помнить! Ты тогда был совсем крохой, – вздохнул Арминий. – Это дочь Сегеста, ее зовут Туснельда, – он улыбнулся. – Это та девочка, в которую я был когда-то влюблен. Мы были, конечно, детьми, но…

В этот момент над ямой снова нависла тень, и раздался девичий голос:

– Герман…

Арминий поднял глаза и встретился взглядом с Туснельдой.

– Лови, – тихо проговорила она и кинула вниз корзину, в которой был глиняный кувшин, наполненный ячменным пивом, и два крупных куска дичины. Братья, ничего не евшие со вчерашнего утра, накинулись на угощение, а девушка снова пропала из виду. Впрочем, Флавий не сразу прикоснулся к еде.

– Ты чего? Боишься, что мясо отравлено? – засмеялся Арминий. – Нет, мы им нужны. А что касается девушки, то я вообще не могу предположить, что она…

– Что, старая любовь не ржавеет? – усмехнулся Флавий и, выхватив из рук брата кувшин с пивом, жадно припал к нему губами.

На рассвете решетка поднялась, и в яму была спущена деревянная лестница.

– Вылезайте, – грубо крикнул германец. Это был раб Сегеста. Он препроводил пленников во двор своего хозяина. Несмотря на ранний час, двор был полон народа. И все что-то кричали, потрясая копьями и щитами.

– Что это они? – тихо спросил Флавий у брата.

– Тебе лучше не знать, – мрачно отвечал Арминий. Он оглядывал людей, окружающих Сегеста. И вдруг встретился взглядом с седовласым человеком, который стоял на пороге дома старейшины. Едва завидев пленников, этот человек побледнел и нетвердой поступью двинулся им навстречу.

– Отец? – сказал Арминий и громко завопил. – Отец! Артур, это наш отец!

Старик Зигмер подошел к своим сыновьям. В его глазах блестели слезы, и он что-то силился выдавить из себя, но его язык словно прилип к гортани. Толпа вдруг притихла, наблюдая за происходящим.

Сегест подал знак, и его люди развязали пленных. Флавий потер свои руки, свободные от веревок. Арминий обнял плачущего отца и сам не удержался от слез.

– Я думал, вы оба мертвы, дети мои, – говорил Зигмер, оглядывая сыновей. – Какие же вы стали большие! А почему молчит Артур? – он покосился на младшего сына, который стоял в сторонке.

– Потом объясню, отец, – сказал Арминий. – У нас еще будет много времени для разговоров, а пока я должен сообщить тебе главное.

– Герман, я все знаю, – помрачнел Зигмер. – Сегест говорил, зачем вы пришли…

– Да, отец, мы теперь служим Риму, – вздохнул Арминий. – Прости нас, если сможешь.

– О чем ты, Герман? Это я во всем виноват! Это я отдал вас в руки врагов, – повинился перед сыновьями Зигмер, пряча глаза от них. – Вы правильно все

сделали, а я… едва не потерял вас…

В этот миг к ним подошел Сегест.

– Я рад, что всё прояснилось, – сказал он. – Вы, должно быть, голодны. Пройдемте в дом. Там все и обсудим. На трезвую голову дела у нас не принято решать.

Сегест, который был одним из старейшин племени херусков, вдруг переменился к пришельцам, и тех, кого по его приказу давеча бросили в грязную яму, теперь он, как самый радушный хозяин, посадил за стол по правую руку от себя. Женщины и рабы суетились, прислуживая гостям. Арминий, беседуя с отцом, украдкой то и дело поглядывал на Туснельду, успев при дневном освещении рассмотреть, какая она красавица. Встречая его взгляд, девушка смущенно опускала глаза. Кубки наполнились вином, которое в Германии было большой редкостью, и грянул раскатистый голос Сегеста:

– За тебя и твоих сыновей, Зигмер! Слава Одину – они живы!

– Слава Одину! – единодушно воскликнули германцы, сидящие за столом, и принялись разделывать жаренного на вертеле кабана. Флавий, глядя на то, как варвары рвут свою добычу на части, потерял аппетит. Он выпил еще вина и более ни к чему не притронулся.

– Герман, – обратился Сегест к Арминию, – ты в Риме был?

– Я там жил, – улыбнулся Арминий.

– И как там?

– Рим – это большой город (лат. urbis).

– А что такое «город»?

– Место, где всё – из камня, – немного подумав, отвечал Арминий. – Жилища, храмы. Там много людей и мало места, так, что они лепят свои дома впритык друг к другу. Оттого часто бывают пожары. В Риме много зрелищ и блудниц…

Германцы слушали его рассказ, затаив дыхание, а Арминий продолжал:

– Они часто устраивают гонки на колесницах в цирке, и каждый болеет за своего возничего. Даже не так – за цвет одежды, в которую он наряжен. Так, одни поклонники «белого», другие – «красного», третьи – «зеленого», четвертые – «голубого».

– А ты Кесаря видел? – спросил Сегест, внимательно выслушав Арминия.

– Не только видел, но и разговаривал с ним, – слабо улыбнулся Арминий. – Он мне пожаловал римское гражданство и всаднический перстень. Вот он, – он показал кольцо на пальце.

– Гражданство? – удивился Сегест. – Стало быть, ты теперь римлянин?

– Вроде того, – сконфуженно проговорил Арминий. – Но, клянусь богами, что жену себе я выберу из нашего племени, – он мельком взглянул на Туснельду и, как будто невзначай, проговорил. – Римлянки порочны и легкомысленны, а наши девушки – настоящие богини. За них и умереть нестрашно… Давайте выпьем за германских женщин! – провозгласил он, нетвердою рукою наливая вина в свой кубок. И тотчас залпом опустошил его. Видя, что гость уже созрел для откровенного разговора, Сегест приступил к главному:

– Итак, Герман, с чем вас послали римляне?

Арминий тряхнул головой, пытаясь понять смысл заданного вопроса, и, когда до него дошло, проговорил хмельным голосом:

– Они предлагают нам мир в обмен на нашу покорность, но… мы не должны поступаться нашими обычаями. Никому, – он громко выкрикнул это слово, так что все германцы обернулись к нему, – нас не победить! За свободу на смерть!

– Сынок, ты что? – удивленно проговорил Зигмер. Сегест усмехнулся про себя: да, вино развязывает языки.