Сотня. Казачий крест
Шрифт:
В три шага донеся парня до лежанки, казак осторожно опустил его на набитый свежим сеном матрац и, присев на край, тихо спросил, подталкивая носком сапога корзину со стружкой:
– Как себя чувствуешь, сынок?
– Благодарствую, батя. Вроде чуть получше мёртвого, – не сумел промолчать Матвей.
– Вот зубоскал, – не удержавшись, усмехнулся Григорий. – Может, вспомнил чего?
– Вспомнил. Но почему-то всё по инструменту и оружию, – вздохнул Матвей в ответ, удручённо разводя руками.
– А инструмент какой? – моментально
– Так всякий. И слесарный, и столярный, и кузнечный. Да ещё и по оружию всякое. Вот только никак понять не могу, где я его видеть мог.
– Вот и я не понимаю, – проворчал кузнец, почёсывая в затылке. – А бумага-то тебе зачем понадобилась?
– Так хотел просить тебя инструмент кое-какой мне сделать, – вернулся Матвей к главному. – А то матери нужно ложку новую вырезать, а у меня кроме ножа и нет ничего.
– Ну-ка, рисуй, – резко поднявшись и подхватив с пола карандаш и бумагу, велел кузнец, протягивая парню принесённое.
– Значит так, – принялся пояснять Матвей, быстро нанося на бумагу рисунок нужных ему штихелей. – Вот это, значит, для тонкой резьбы, это для округлой, а вот такой резак для того, чтобы из черпала ненужное выбирать. Только калить это всё надо так, чтобы как булат было. Тут ровный срез важен.
– Ишь ты. Булат, – удивлённо фыркнул кузнец. – Знать бы ещё, как тот булат куётся, – задумчиво воздохнул он.
– Погоди, бать. Ты ж оружейник. Неужто секрета не знаешь? – растерялся Матвей.
– Его теперь вообще мало кто знает, – окинув парня задумчивым взглядом, вздохнул Григорий.
– Сейчас ничего говорить не стану. Вот на ноги встану, тогда и попробуем, – решившись, тихо пообещал Матвей.
– Чего это ты пробовать собрался? – не понял кузнец.
– Я тут пока лежал, вспомнил кое-что. Вроде как булат, но точно это узнать можно будет, только попробовав, – еле слышно ответил парень.
– Это откуда ж ты такое вспомнить-то мог? – растерянно проворчал кузнец. – Это ж тайна великая.
– Бать, у меня после той молоньи в башке так всё перемешалось, что и я сам теперь не очень понимаю, что сам знал, а что непонятно откуда взялось, – ещё тише отозвался Матвей. – Сам видел. Иной раз на пустом месте духу лишаюсь, словно барыня при виде мыши.
– Да уж, угораздило тебя, – мрачно кивнул кузнец. – Добре. Встанешь, будем пробовать.
– Тогда ты пока прутки толщиной в четверть пальца собирай. Железные и стальные, – тут же отреагировал парень.
– И много тех прутков тебе потребно? – озадачился Григорий.
– По два десятка тех и других, и длиной в локоть, – прикинув количество нужного материала, быстро ответил парень.
– Добре, сделаю, – чуть подумав, решительно кинул мастер.
– А ножи? – решил наглеть до конца Матвей.
– И ножи скую, – усмехнулся кузнец, аккуратно сворачивая Матвеевы каракули. – Вижу, что не баловства ради, а для дела нужны. Завтра и начну, – свернул он разговор, поднимаясь.
Ужин прошёл
Настасья уже успела вскочить и умчалась доить буйволицу. Громадную чёрную животину, которую тут держали вместо коровы. Оправившись и умывшись, Матвей получил от женщины кружку парного молока с толстым куском хлеба и, позавтракав, вернулся к начатой работе. К обеду новая поварёшка была готова. Для большей гладкости Матвей обработал её влажным песком вместо наждачной бумаги. Ополоснув получившийся инструмент, парень торжественно вручил её Настасье.
Удивлённо охнув, женщина с интересом повертела поварёшку в руках и, покачав головой, проворчала:
– Вот уж и вправду мастеровитый ты у меня, сынок.
– Был, – скривился Матвей. – А что теперь будет, одному богу известно.
– Уймись, Матвеюшка. Всякие беды в жизни бывают. Всякое переживали, и это переживём.
«Угу. Как было написано на кольце царя Соломона: всё проходит, и это пройдёт», – подумал Матвей, кивая.
– Не журись, сынок, – по-своему поняв его молчание, продолжила женщина. – Видать, не просто так спас тебя Господь. Нужен ты ему зачем-то.
– Знать бы ещё зачем, – не сумел промолчать Матвей.
– А ты не торопись. Придёт время, само всё решится. Поймёшь.
– А как понять-то? – снова не сдержался Матвей.
– Бога побойся, – разом посуровев, осадила его Настасья. – Сказано, придёт время, узнаешь, что и как.
– Ну, если только так, – вздохнул парень, отвешивая себе мысленный подзатыльник.
За словом в карман он никогда не лез, но и всегда знал, где следует промолчать. А тут словно кто-то специально за язык тянет. Взяв себя в руки, парень задумчиво повертел в руках оставшуюся половинку обрубка и, чуть пожав плечами, принялся резать вторую ложку. Теперь, когда дело было уже привычным, всё пошло гораздо веселее. Было бы ещё лучше, если б вместе с навыком улучшилось и дело с организмом, но руки по-прежнему плохо слушались.
Отложив молоток, Матвей тяжело перевёл дух и, тряхнув головой, еле слышно проворчал:
– Твою ж мать! Когда это уже кончится?
По сравнению с тем, что он ощущал в первые дни после удара молнии, можно было сказать, что парень почти здоров, а на самом деле всё было далеко не так радужно. Головокружение и тошнота то и дело накатывали, заставляя его хвататься за любую опору, а ноги в такие моменты подгибались, норовя уронить его на землю. Благо сознания он не терял уже почти месяц. Судя по ощущениям, его состояние было сродни тому, что испытывает человек после тяжёлой контузии.