Сотрудник агентства «Континенталь» (Сборник)
Шрифт:
— Быстрее! — торопил я вновь вошедшего.
— Даа! Даа! — сказал он — и в его речи были явные следы иностранного происхождения.
Мои нервы были достаточно взвинчены, так что мне не потребовалось никаких иных предупреждений.
Я отпрыгнул вбок — вслепую бросился в сторону, подальше от места, где только что стоял. Но я был не достаточно быстр.
Удар, что был нанесен сзади, задел меня лишь по касательной, но этого было достаточно, чтобы мои ноги сложились, будто колени были из бумаги — и я кучей рухнул на пол.
Что-то темное ударило меня. Я схватил его обеими
На мою спину обрушились удары. Возможно, кто-то бил меня по голове. Я не знаю. Моя голова ничего не чувствовала. Удар, что сбил меня с ног, ошеломил меня. Мои глаза плохо видели. Перед ними плавали какие-то тени, вот и все. Я бил, ломал, рвал эти тени. Иногда я ничего не находил. Иногда я натыкался на предметы, что на ощупь казались частями тел. Тогда я молотил и рвал их. Мой пистолет исчез.
Мой слух был не в лучшем состоянии, чем мое зрение — или даже хуже. Мир был беззвучен. Я двигался в тишине, что была более глубокая, чем я когда либо знал. Я был призраком, сражающимся с призраками.
Я обнаружил, что ноги снова слушаются меня, хотя какая-то корчащаяся вещь повисла на моей спине, и мешала мне встать ровно. Горячая и влажная вещь, похожая на руку, лежала у меня на лице.
Я вонзил в эту вещь зубы. Я откинул голову назад, насколько смог. Возможно, я разбил кому-то лицо, такова и была цель. Я не знаю. Во всяком случае, корчащаяся вещь больше не висела у меня на спине.
Смутно я понимал, что по мне наносят удары, тело слишком онемело, чтоб их чувствовать. Беспрерывно, то головой, то плечами, то локтями, то кулаками, то коленями, то ногами, я бил тени, что окружали меня…
Внезапно я смог снова видеть — не очень ясно — но тени обрели цвета; и мои уши немного пришли в себя, так что в них зазвучали хрипы, рычание и проклятия. Мой напряженный взгляд остановился на латунной плевательнице, что была примерно в шести дюймах перед моими глазами. Затем я понял, что меня снова опрокидывают на пол.
Когда я повернулся и ударил ногой во что-то мягкое надо мной, что-то похожее на ожег, но не бывшее ожогом, охватило мою ногу — нож. Его укус сразу привел меня в чувство.
Я схватил плевательницу, и, используя ее как дубину, расчистил место перед собой. Мои противники бросились на меня. Я размахнулся и метнул плевательницу над их головами в матовую стеклянную дверь, ведущую на Калифорния-стрит.
Затем мы еще немного подрались.
Но вы не можете бросить плевательницу через стеклянную дверь на Калифорния-стрит между Монтгомери-стрит и Кирни-стрит, и не привлечь ничьего внимания — как никак это почти что сердце дневного Сан-Франциско. И вот теперь, когда я лежал, а шестьсот или восемьсот фунтов живой плоти вколачивали мое лицо в пол — нас растащили, и я был отрыт из под кучи нарядом полиции.
Среди них оказался и большой рыжий Коффи, но потребовалось много времени, чтоб убедить его, мол я это тот самый сотрудник Континенталя, с которым он разговаривал совсем недавно.
— Боже! — сказал он, когда мне наконец удалось его убедить. — Ну эти парни и отделали вас! У вас лицо как мокрая
Я не смеялся. Это не было забавно.
Я глянул одним глазом, который смог видеть только сейчас, на этих пятерых парней, что выстроились в линию поперек офиса — Сулз, перепачканная краской троица и мужчина с иностранным акцентом, который начал избиение с удара сзади по моей голове.
Он был довольно высоким мужчиной, лет тридцати, с круглым румяным лицом, на котором теперь красовалось несколько синяков. Он был одет в, несомненно, довольно дорогой черный костюм, который сейчас был весь изодран. Мне даже не надо было спрашивать, чтоб угадать его имя — Хендрик Ван Пельт.
— Ну, парень, и в чем дело? — спросил Коффи меня.
Крепко держа одной рукой свою челюсть, я нашел, что так могу говорить без особой боли.
— Эта шайка и переехала Ньюхауса, — сказал я, — то не был несчастный случай. Я бы не возражал откопать еще кое-какие подробности самостоятельно, но на меня напали, прежде чем я нашел для этого время. У Ньюхауса была банкнота в сто флоринов в руке, когда его сбила машина, и шел он в полицейское управление — ему оставалось пройти только полквартала до Зала Правосудия.
Сулз мне сказал, что он отправился в Портсмут-сквер посидеть на солнце. Но Сулз, кажется, не знал, что у Ньюхауса синяки под глазами — то, о чем вы мне рассказали когда делились информацией. Если Сулз не видел синяков, значит, с большой долей вероятности, Сулз не видел и лицо Ньюхауса в тот день!
Ньюхаус шел из своей типографской мастерской в полицейское управление с бумажными деньгами в руке — вспомните это!
У него были частые приступы болезни, которые, по словам нашего друга Сулза, до этого всегда удерживали его дома дней по семь-десять. А в этот раз он отлеживался всего два с половиной дня.
Сулз сказал мне, что мастерская на три дня просрочила заказы, и он сказал, что это первый случай за восемь лет, когда они отстали. Он винит в этом смерть Ньюхауса — которая произошла только вчера. Очевидно, что прошлые приступы болезни никогда не влияли на задержку — а при чем тогда последний приступ?
На прошлой неделе были уволены два рабочих, а двоих новых наняли буквально на следующий день — очень быстрая работа. Автомобиль, который сбил Ньюхауса, был взят тут рядом, за углом, и был оставлен на расстоянии короткой пешей прогулки от мастерской. Его бросили так, что машина смотрела на север, что с большой вероятностью говорит в пользу того, что сидевшие в нем вышли и отправились на юг. Обычно угонщики не возвращаются в том направлении, где была украдена машина.
Вот моя версия: Этот Ван Пельт — голландец, и у него было несколько печатных пластин для фальшивых купюр по сто флоринов. Он рыскал в округе, и искал типографа, который будет с ним сотрудничать. И он нашел Сулза, мастера в мастерской, хозяин которой время от времени оставался дома на неделю или больше после тяжелых приступов болезни. Один из печатников согласился влезть в это дело с Сулзом. Возможно, двое других отвергли предложение. А может, Сулз их и не спрашивал. Во всяком случае, они были рассчитаны, а двое приятелей Сулза заняли их места.