Сотворение истории
Шрифт:
Путь к морю Северному был только один: через Ливонию. Но даже если бы лежала Ливония в стороне, ее непременно наказать надо было, ибо занеслась заносчиво и пример являла соблазнительный для всех прочих стран. Не обладая ни дарами природными, ни казной богатой, ни войском сильным, сия страна смела во всем державе Русской противодействовать. В Риге, Нарве и других ливонских городах портовых иностранцам запрещалось учиться языку Русскому, производить сделки торговые напрямую с купцами Русскими и открывать им кредит под страхом штрафа денежного. Не только купцов, но и прочий люд – ремесленников, художников, аптекарей – власти Ливонские задерживали и на Русь не пропускали. И уж совсем стерпеть нельзя было поругания веры православной, разрушения церквей наших древних. Еще великий князь Василий
До того дело дошло, что ливонцы дань положенную пятьдесят лет не платили, с момента кончины великого князя Иоанна III, а когда им о том напомнили, сказали, что знать ничего не знают ни о какой дани. Пришлось предъявить им Плеттенбергову договорную грамоту, да дополнить ее демонстрацией малой Передовым полком, после чего Дерптская область за ручательством Магистра Ливонского обязалась не только впредь давать нам ежегодно по немецкой марке с каждого человека, но и за минувшие пятьдесят лет представить в три года всю недоимку. Еще же клятвенно пообещали никаких препятствий Русскому купечеству в своей земле не чинить. Ничего исполнено не было, так дело до войны дошло.
Понимая, что на этот раз воевать придется против страны европейской, в воинском искусстве весьма нас превзошедшей, к этой войне готовились со всем тщанием. К границам Ливонии потянулись обозы с припасами ратными, везде наводились мосты, учреждались станы, ямы и дворы постоялые на дорогах. К осени у границы стояли уже сорок тысяч воинов, а на будущее планировали выставить до трехсот тысяч.
[1558 г.]
Первым вступил в дело воевода Русский Шах-Али с легкой татарской конницей, прошелся огнем и мечом по всему краю и вернулся обратно с добычей богатой. Ибо послан он был не для завоевания, а только для устрашения и наказания. Магистр Ордена Ливонского и епископ Дерптский устрашились, мира запросили и даже наскребли 60 000 ефимков в счет дани положенной, да поздно они спохватились, не о дани мы уже мыслили, а о полном подчинении земли мятежной.
Весной в Ливонию вступили основные силы несколькими полками под командованием боярина Данилы Романовича Захарьина-Юрьева, князей Андрея Курбского, Петра Шуйского, Михаила Глинского и Федора Троекурова. Взяли множество городов, включая портовую Нарву, но главным призом стал Дерпт, он же город наш дедовский Юрьев. Да, слабы духом оказались ливонцы! Имея в одном Дерпте более пятисот пушек и запас огненный к ним, они не подумали запереться в городе крепко, а сами вышли из ворот, ключи от города на подушке атласной поднесли и пушки те, невредимые, по описи сдали, что было нам большим подспорьем.
Глядя на пример Дерпта, сдались нам многие другие крепости: Везенберг, Пиркель, Лаис, Оберпален, Ринген или Тушин, Ацель. Везде наши воеводы мирно выпускали Орденских властителей, довольствовались присягой жителей и не касались их имущества, в городах оставляли нужные запасы и ставили охранное войско.
Упорствующих наказывали огнем и мечом. Так было в Феллинской, Ревельской, Венденской и Шваненбургской областях. К зиме дошли до Риги, но воеводы наши брать ее не стали, отговорившись недостатком пушек и огненного зелья, зато опустошили окрестности, затем прошли всю Курляндию до самой Пруссии и, безмерно отягощенные добычей и пленными, повернули обратно.
Царь же Иоанн стал именоваться королем Ливонским.
[1559 г.]
Тут заметен стал упадок рвения у воевод наших. Царь и бояре Захарьины-Юрьевы метали из Москвы громы и молнии на головы воевод нерадивых, гнали их вперед, но они дремали и вперед не стремились.
Воспользовавшись полугодовой заминкой в наших действиях, встрепенулся недобитый Орден Ливонский. Препоясались рыцари мечами и даже нападать на войска наши начали, но были отбиты. Несчастливый на поле битвы, Магистр Ордена был не намного удачливее и в сношениях с державами европейскими, у коих искал он защиты от всевластия Русского. Император германский Фердинанд Габсбург и король датский Фридерик денег и ратников ливонцам не дали, ограничившись посланиями многословными
[1560 г.]
Надлежало войну ливонскую завершать быстро и решительно. Посему царь Иоанн отправил в Ливонию большую часть своих ближайших советников – Курбского, Данилу Адашева, Курлятьева, Репнина. Даже сам Алексей Адашев, редко Москву покидавший, и то туда выехал.
И вот в августовские дни войска наши нанесли Ордену сокрушительное поражение. Андрей Курбский настиг под стенами Феллина ливонскую знать, последний раз сплотившуюся, и разбил ее одним ударом, захватив в плен магистра Фюрстенберга, ландмаршала Филиппа Шальфон-Белля, комтора Гольдрингена Вернера Шальфон-Белля, судью Баугенбурга Генриха фон Галена и множество других. Алексей Адашев, расположившись в магистерской резиденции в захваченном Феллине, взял под свое управление всю Ливонию, надеясь в скором времени привезти ее в полное спокойствие и вернуться с миром в Москву.
И вот в дни, когда царь Иоанн праздновал победу в Ливонии, его постигла страшная утрата – скончалась царица Анастасия. Царица все эти годы часто болела, хоть и родила сына Федора, последней же зимой ее привезли с богомолья из Можайска без памяти и в горячке. Братья ее Данила и Никита Романовичи последние три месяца при ней провели, оставив все дела государственные, которыми они неустанно были заняты, так что и в Москве не появлялись. На службе заупокойной государь был безутешен, многие же умилялись видом младшего сына покойной Анастасии, который впервые был явлен народу.
После кончины горячо любимой жены с царем Иоанном случилась неожиданная перемена и в первую очередь она коснулась его отношения к давним соратникам и советникам. Сильвестр был вынужден удалился в монастырь на Белозеро, Алексею же Адашеву и прочим членам Избранной Рады было предписано оставаться в Ливонии. Многие объясняли это слухами об отравлении царицы, в котором обвинялись советники царя.
Основанием для них была ненависть, воцарившаяся в отношениях Анастасии с ближайшими друзьями Иоанна. Она была уязвлена их бессердечием и двоедушием во время болезни Иоанна, не могла она забыть ни речей оскорбительных против нее и родичей ее, ни кажущегося доброхотства к князю Владимиру Старицкому в ущерб сыну ее Димитрию. Не могла она сдержать слов горьких и временами злобных, но и друзья Иоанновы не оставались в долгу и, отставив почему-то все свои мысли о милосердии и человеколюбии, нападали непрестанно на царицу, всеми другими любимую, особливо же народом. Отличался в том злословии Сильвестр, сравнивавший Анастасию с Евдокией, женой византийского императора Аркадия, гонительницей Иоанна Златоуста, заносчиво разумея под Златоустом себя. Алексей Адашев с Андреем Курбским недалеко от него отстали.
Царь Иоанн приблизил к себе людей новых, худородных, даже и дьяков, говоря, что не кровь для него главное, а только служба. Из знатных был один только князь Афанасий Вяземский, молодой повеса. Под стать ему в проказах был Федор Басманов. Тут же и отец его Алексей Басманов, засидевшийся до седых волос в мелких воеводах. И злобный Малюта Скуратов, сыгравшую впоследствии столь зловещую роль, что внешность его заслуживает отдельного описания: был он невысок ростом, но кряжист, и чем-то напоминал дубовую колоду или плаху, к которой питал особое пристрастие, лицо имел самое разбойничье – нос свеклой по форме и цвету, торчащие в стороны мясистые уши, низкий лоб, жесткие волосы, растущие почти от бровей, и сами брови такие лохматые, что прикрывали тусклые, никогда не мигающие глаза. Никита Фуников, Адашевым за воровство сосланный, был из ссылки возвращен и поставлен заведовать Казенным приказом. Дьяк Иван Висковатый за верную службу был пожалован в печатники и требовал от послов иноземных, чтобы его, как прежде Адашева, канцлером величали. На прежних местах оставался лишь глава совета опекунского князь Иван Мстиславский, да боярин Василий Михайлович Захарьин, заведовавший Разбойным приказом.