Сотворение мира.Книга третья
Шрифт:
Старшина угрюмо сдвинул густые брови.
— Фуражку я не сниму, товарищ комбат. Фрицы брешут, что они начисто перебили всех пограничников. Пускай же полюбуются, что старшина погранвойск Шматков жив-здоров и сражается с ними.
Оказавшиеся поблизости солдаты одобрительно засмеялись. И все же, как это всегда бывает перед боем, на обветренных их, темных лицах угадывалось выражение напряженности и тревоги. Все они то и дело поглядывали на освещенный утренним солнцем луг с порыжевшей травой, с болотцами по западинам
До окопов донесся отдаленный гул.
— Танки, товарищ комбат, — определил Шматков.
— Да, они, — подтвердил Роман. — Смотри, старшина, держись. Растопырь руки и сожми оба фланга в кулаки. Фрицы обязательно полезут на фланги, а ты их кулаками под дыхало! Понял?
— Так точно, — ответил Шматков. — Подходы к переднему краю у меня минированы. Ночью хлопцы успели девяносто штук поставить.
— Проверь связь!
— Связь есть! — крикнул кто-то из блиндажа.
— Где политрук? — поинтересовался Роман.
— Он на левом фланге…
Роман окинул взглядом приникших к брустверу солдат. Они уже не обращали на него никакого внимания, потому что все были устремлены туда, откуда вот-вот должны появиться танки. К Роману пришло убеждение: «Эти выстоят. Здесь, в первой роте, все, что можно было подготовить к встрече противника, готово: связки гранат и темные бутылки с зажигательной жидкостью в нишах, под руками, пулеметчики и расчеты противотанковых ружей на местах, а самое главное — собрана и сжата в тугую пружину воля уже не раз обстрелянных, уставших в боях, но не растерявших твердости духа солдат».
— Я иду к себе на командный пункт, — как можно громче и спокойнее объявил Роман. — За боем буду следить оттуда и, если понадобится, подопру вас пушками и минометами. Держитесь! Приказа на отход не будет…
…Немецкие танки показались чуть правее моста. За ними неторопливой рысцой бежали автоматчики. Танки издалека начали обстрел соседа, и Роман почувствовал, что тому надо помочь теперь же, сразу, не теряя ни одной секунды, иначе подставишь под удар свой правый фланг и окажешься обойденным.
— Быстрее Шматкова! — крикнул он Латышеву.
Выхватив из рук ефрейтора телефонную трубку, Роман заговорил, заглатывая от возбуждения слова:
— Не почесывайся, Шматков! Не жди, пока эта орава повернет на тебя! Бей по бортам танков, по гусеницам! Отсекай от них пехоту…
С той секунды в сознании Романа все окружающее слилось в один сплошной, сотрясающий землю гул, ослепительные высверки огня, дьявольский свист. Но и в этой, казалось бы, неразберихе он по привычке различал залпы поддерживавших его батарей, трескучие выстрелы вражеских танков, очереди своих и немецких пулеметов, глуховатые одиночные хлопки противотанковых ружей.
Роман видел, как окутались черным дымом два немецких танка, как один за другим падают скошенные
«Не выдержали, драпают, гады, — непроизвольно выругался Роман. — Оставляют мой батальон в одиночестве, обнажают мне фланг».
И схватился за телефонную трубку:
— Ты жив, Шматков? Поворачивай все огневые средства к мосту! Бей фашистов в спину!
Сквозь гул боя до Романа едва донесся голос старшины:
— Танки переходят в атаку на меня. Под их прикрытием фрицы волокут к реке резиновые лодки и понтон.
— Как сосед?
— Соседа почти не осталось, товарищ комбат! Был, да весь вышел. Только мои пулеметы не допускают немцев к берегу, но едва ли мы сможем долго сдерживать их напор.
— Надо сдержать! — закричал Роман. — Слышишь, Шматков? Надо держаться…
Развалины моста не давали Роману возможности видеть все, что происходит правее них. Он хотел уже бежать в первую роту, но опять налетели вражеские самолеты. Девятка «юнкерсов» вынырнула из-за облаков и стала пикировать на позиции батальона. Забросала окопы бомбами, отрезками рельсов, продырявленными железными бочками, которые, падая вниз, издавали чудовищный визг. То тут, то там поднимались и тяжко оседали черные смерчи развороченной земли.
Осатанев, забыв об опасности, Роман кинулся в хаос огня, грома, в сумасшедшую круговерть смерти, туда, где еще недавно были окопы третьей роты, а теперь бесновались кромсающие землю взрывы. «Что там может сделать сейчас этот желторотый цыпленок Генка Быстров? — терзался Роман. — Скорее… скорее в третью!..»
Первым, кого увидел он на позициях третьей роты, был мертвый Быстров. Выброшенный из окопа взрывной волной, молоденький лейтенант лежал на бруствере, устремив в небо недоуменный взгляд подернутых смертной мутью остекленелых глаз. От окопов и ходов сообщения почти ничего не осталось. И от роты тоже. В глубокой, еще не остывшей, чадной воронке Роман увидел лишь полтора десятка оглушенных бойцов.
А за мостом немецкие солдаты уже вышли к реке и открыли беспорядочный огонь на лесной опушке на противоположном берегу.
Не проронив ни слова, стоял на краю воронки командир разбитого батальона капитан Ставров, дрожа от злости и отвратительного сознания своего бессилия.
— Товарищ комбат! — услышал он за спиной голос связного. — Вас требует майор Плахтин.
Круто повернувшись, Роман поспешил к телефону. На бегу он успел увидеть, что остатки первой роты покинули свои тоже развороченные танками окопы и, прикрываясь прибрежным камышом, редкой цепочкой отступают к хутору. Со старшиной Шматковым он столкнулся у входа в подвал.