Сотворившая себя
Шрифт:
– Уилсон сказал мне, бей их интеллектом.
Бренда и Денни полностью перешли на сторону Уилсона. Дети все время спрашивали Элен, когда же они поженятся. Юные консерваторы, они хотели, чтобы все было по закону.
Присутствие в доме мужчины означало привычный образ жизни, сны, защищенные, как в детстве, плавание в теплом, родном море. Элен была рада этому. Как много она, должно быть, потеряла, не сознавая счастья присутствия мужчины в ее жизни.
Но сейчас, когда в корзине для стирки лежало белье Уилсона, когда он приходил к ужину почти каждый вечер, когда он говорил с Брендой о мальчиках
И она любила секс с Уилсоном – нежный, домашний секс, такой, какой был у нее с Филом. Неудовлетворенная страсть, которая привела ее после смерти Фила в заднюю комнатку Жака Буша, ошеломляла ее; эротические фантазии, которые возбудил в ней Лью, пугали глубиной ее собственных сексуальных порывов.
Любить и быть любимой было прекрасно. Любовь казалась ей маленьким домашним котенком, которого можно гладить и ласкать. Теперь, после многих лет несправедливых ударов, которые жизнь наносила ей, она вернулась наконец домой. Мужчина был в ее доме, в ее жизни, и Элен вновь была женщиной – и вспоминала последний свой спор с Филом с нежностью, смешанной с горечью.
И, как настоящая женщина, Элен вздохнула с облегчением.
– Я так счастлива, – шептала она Уилсону, прижимаясь к нему в постели. В тот вечер она, наконец, получила новый фургон для доставки готовых блюд на приемы. Ей бы самой не пришло в голову купить такой фургон без Уилсона. – Машина великолепна. Спасибо тебе.
– Ты заслужила его, – Уилсон сказал это так, как будто он сам заплатил за фургон. – В следующий раз, когда у тебя будут деньги, купи себе пару сапог от Курреже.
На следующий день, впервые с тех пор, как она начала работать, Элен отказалась от заказа на обед для двадцати пяти человек. Зачем ей готовить для двадцати пяти незнакомцев, когда она может остаться дома и готовить для одного, любимого человека?!
Осень была самым напряженным временем и для Уилсона. Он хотел брать Элен с собой повсюду: на обед в ратуше «Джеймс Бэрд Виллидж», на дегустацию вин в «Четырех временах года», на выставку сыров в «Уолдорфе». Элен не могла выезжать с Уилсоном четыре раза в неделю и принимать все заказы в «А ля Карт».
Ей пришлось выбирать. Выбор оказался простым: с согласия Уилсона она сократила заказы и выбрала Уилсона.
Но чем больше Элен уступала Уилсону, тем меньше он уделял ей внимания. Элен не могла понять почему, и когда он, наконец, объяснил, она почувствовала облегчение.
– Аренда на мою контору кончается, – сказал он Элен, с удовольствием разговаривая с ней так, как никогда не мог говорить с Мэри Лу, которая ничего не понимала в бизнесе. – Если я останусь там, где сейчас, рента возрастет на 18 процентов, и у меня не будет и сантиметра лишнего – а мне нужна дополнительная площадь. Но если я перееду, это обойдется еще дороже.
Он не сказал ей, что получил письмо от Мэри Лу – она просила увеличить содержание для детей, все цены поднялись – учеба, счета от врача, одежда, книги, уроки музыки. Уилсон послал чек на большую сумму.
Он чувствовал недостаток
Но Уилсон не мог признаться в этом. Разделяя с Элен финансовые трудности, он не хотел их признавать.
– Деньги не проблема, – сказал он раздраженно, когда Элен как-то раз спросила его. – Проблема в расширении дела. Мне нужно большое помещение, больше служащих и больше клиентов.
– А ты не можешь взять в долг? – осторожно спросила Элен, вспоминая свои разговоры с Лу. Она поняла, что деньги все-таки оказались проблемой.
– Конечно, я могу занять! – Уилсон воскликнул с возмущением, как будто ее вопрос был совершенно идиотским.
– Я только хочу, чтобы ты знал, что я с тобой, Уилсон. Я на твоей стороне, – нерешительно отступилась она.
Всю осень Уилсон был озабочен, резок, несдержан. Всю осень он не хотел говорить о финансовых проблемах.
– Может быть, я выплачу по закладной? – предложила Элен в ноябре, когда дела немного пошли вверх.
– Нет! – оборвал ее Уилсон. – Это совершенно невозможно! Ты знаешь, что я думаю о женщинах, которые платят за мужчин? – Своей резкостью он прекратил обсуждение этой проблемы.
В 1965 году «А Ля Карт» успешно работала во время праздников, и когда Элен подарила Уилсону чек на выплату трехмесячной закладной, он не отказался.
– Спасибо, – пробормотал он, глядя в сторону. Он сделал вид, что ничего не произошло. Он никогда не вспомнил об этом, ни разу. Его гордость просто не позволяла ему быть на равных в финансовом отношении с женщиной.
Но Элен жалела его, любила его даже больше за проявление слабости.
К началу нового года Уилсон, наконец, принял решение: взял в аренду большое помещение на Пятой Авеню – очень дорогое, с престижным адресом. Снова и снова Уилсон спрашивал себя, не отхватил ли он кусок больше, чем мог проглотить. Не стал ли он слишком честолюбивым для парня из Мэриленда? Стоила ли престижная Пятая Авеню бессонных ночей? Правильно ли он поступил? Справится ли он со всем? Сможет ли он выплачивать детям возросшие алименты?
– Ты еще любишь меня? – спросила Элен, презирая себя за слабость. Она понимала, что Уилсон в финансовых тисках, но он не хотел ее помощи. Ей же необходима была уверенность в нем.
– Ты же знаешь, что да, – ответил он, возмущенный давлением, которое Элен оказывала на него. Сейчас он меньше всего ожидал этого. – Нам нужно только пойти в мэрию и покончить с этим.
Его слова вряд ли звучали романтично, но Элен знала, что он прав. Она была дурой. Она все думала, что ей девятнадцать лет, а ей уже тридцать шесть.
Это была ее ошибка, что она и Уилсон до сих пор не поженились. Ее ошибка, что она была безнадежно романтична. Нью-Рошель был маленьким городом, люди начали говорить о них. Денни подрался в школе с ребятами из-за грубых замечаний в адрес матери. Элен обвиняла себя в том, что явилась причиной выговора, который сын получил за драку.
Но Уилсон уверял, что любит ее, он заботился о ней и ее детях. Элен убеждала себя, что если она будет терпелива, все будет хорошо. Было очень важно не перевернуть лодку.