Soulmates never die
Шрифт:
– Всё в порядке, мистер Аллен? Мисс Уэст больше ничего не угрожает?
Спидстер буквально чувствует, какой язвительностью наполнен этот вопрос, хочет по привычке огрызнуться, но сил хватает только на слабый кивок: очередной мета-человек заставил его побегать, угрожая убить Айрис. Он думал, что та – соулмейт Флэша, и если от неё избавиться, герой тоже исчезнет.
– Он же ошибся, так ведь? – спрашивает Уэллс, и Барри застывает на месте. Первая мысль: как он узнал, откуда, как давно, почему? Все буквально уверены, что у него на запястье имя
Харрисон качает головой, немного подаваясь вперёд, заглядывает прямо в глаза из-под стёкол очков – и Аллен, ей-богу, ненавидит его за этот всезнающий взгляд – но не может ничего сделать, стоит и смотрит в ответ, переводя дыхание. Пусть все думают, что от слишком быстрого бега, ведь он действительно бежал так быстро, как никогда раньше. Но вот от взгляда Уэллса у Барри нет никакой возможности сбежать.
Ни единого, мать его, шанса.
Харри смотрит пристально, считывает страх и едва заметное безумное желание прикосновения (и как только понял, чёрт его побери?), подходит ближе, отмахиваясь от Циско, дёргает за руку, сдёргивая перчатку и поднимая рукав, укладывает тонкие пальцы на гладкую кожу браслета, который Барри старается никогда не снимать.
– Там ведь не её имя, да? – звучит даже больше чем утверждение, а не вопрос, и хочется многое сказать, но у Барри все слова исчезли из головы, желудок скручивает тугим узлом, и мурашки сильнее, чем при самом быстром беге, поэтому он просто кивает, даже не пытаясь отнять руку. Уэллс улыбается самыми уголками губ – получается как-то вымученно и горько, и Аллен не замечает привычных морщинок вокруг глаз – и отпускает руку.
Кейтлин удивлённо переглядывается с не менее шокированной Айрис, приподнимает брови, будто спрашивая, что происходит, но Харрисон отходит, отворачивается к компьютерам и бросает через плечо:
– Не дай никому увидеть своё Имя.
Барри кивает, а через секунду вылетает за дверь.
***
На телефоне – двенадцать пропущенных от Айрис и три – от Кейтлин. Барри звонит последней и говорит, как только снимают трубку:
– Чёрт, ты не представляешь, как я хочу напиться. Хотя бы на пару секунд расслабиться и ни о чём не думать. Мне кажется, я схожу с ума. Ты можешь что-нибудь придумать?
– Не буду отвечать за доктора Сноу, – слышит он в ответ знакомый насмешливый голос и едва сдерживает разочарованный стон, – но я могу попробовать. Хотя бы на минуту, но подействует.
– Спасибо, доктор Уэллс, – криво ухмыляется Барри, – но не стоит размениваться на такие мелочи. Уверен, я сам что-нибудь придумаю.
– Как хотите, мистер Аллен, – вежливо отвечает Харри и отключается.
Барри со стоном бьётся головой о стол, от чего подскакивают пробирки, и обзывает себя идиотом.
На следующий день он находит бутылку с лаконичной подписью
К счастью, он не успевает добраться до телефона за это время, и все его пьяные мысли остаются при нём.
***
– Беги, Барри, беги!
Аллен подскакивает на кровати, тяжело дыша. Капли холодного пота скатываются по вискам, Барри натягивает на себя одеяло, кутается, садясь в кровати; пытается отдышаться, прикрывая глаза; стучит зубами, стараясь согреться. Кажется, что у него на подкорке записан этот голос: дразнит, пугает, манит к себе, лишая воли. Барри сцепляет пальцы в замок, пробует унять дрожь, но единственное, чего хочется – бежать без оглядки, так быстро, как никогда, вернуться в прошлое и стереть всё, особенно – собственную память.
Он тянется к телефону, смотрит на иконку контакта, решительно жмёт на вызов. Уэллс снимает почти сразу, и Барри спрашивает, не оставляя себе времени на раздумья:
– Скажи, Харри, тебе тоже снятся кошмары?
Харрисон на том конце шумно выдыхает, и Аллену кажется, что он видит, как учёный прикрывает глаза, сжимая переносицу, а потом проводит по лицу, собираясь ответить, и теребит браслет на руке – почти такой же, как у Флэша – не зная, что сказать.
– Что тебе снится? – наконец спрашивает доктор, и Барри вздрагивает от мурашек.
Голос мягкий и вкрадчивый, убаюкивает и успокаивает, одновременно поселяя в груди какой-то животный страх. Барри привык к противоречиям, если речь идёт о Харрисоне Уэллсе, откуда бы он ни был. Кажется, что Харри – само воплощение этого слова, мянящий и пугающий, далёкий и близкий. Аллен закрывает глаза, вслушиваясь в чужое поверхностное дыхание: он мог бы с уверенностью сказать, что учёный взволнован не меньше его самого, но вместо этого Барри просто слушает его голос, считая вдохи и выдохи.
– Ты, – признаётся он. – Точнее, не совсем ты, а…
– Я понял, – перебивает Уэллс, и спидстеру кажется, что он практически видит, как Харри кивает. – Прости, – практически шепчет он, и Барри чертовски хочется захныкать, потому что нельзя так преступно пользоваться голосом, только не ему, но вместо этого кусает губы и практически выдыхает ответ.
– Ты не виноват. Просто… это сложно, – он пожимает плечом, будто Харри может увидеть, тянет на себя спадающий плед, придерживает трубку плечом, растирая ладони.
– Я бы сказал, что это очень сложно, – хмыкает Уэллс, и Барри невольно приподнимает уголки губ в слабой, но искренней улыбке.
– Ты же любишь сложные задачки? – вырывается прежде, чем он успевает подумать, что несёт, а когда осознаёт, испуганно зажмуривается.
Харрисон изумлённо давится воздухом, а затем хрипло отвечает (и Барри даже готов признать, насколько это выбивает почву из-под ног):
– Очень.
– Доброй ночи, Харри, – прощается он, чувствуя какое-то неясное тепло внутри.