Совдетство 2. Пионерская ночь
Шрифт:
– Это еще что за «кровавая Мери»? – удивился Башашкин.
– Томатный майонез с паприкой. Экспериментальная партия. Если Госстандарт одобрит, будем выпускать для широкого потребителя! – гордо объявила маман.
– А попробовать можно? – робко спросила бабушка.
– Химия небось сплошная? – усомнился Тимофеич, он ко всему новому относился с недоверием.
– Ну что за ерунда! Все натуральное – томатная паста и венгерская паприка.
– Ох, венгры на войне и лютовали! – вздохнув, вспомнил Жоржик, – хуже немцев.
– Егор Петрович, ну при чем здесь война? – обиделась Лида. –
– Ладно нам здесь партсобрание разводить! – буркнул отец.
– Ну, угощай уж, дочка, затомила! – бабушка подставила ломоть белого хлеба, и все последовали ее примеру.
– Ой, консервный нож забыла! – скуксилась маман.
– Эх ты, руководитель хренов! – повеселел отец. – Ладно, сейчас как-нибудь подковырну… – Он полез в карман за связкой ключей.
– Зачем же ковырять, господа! – гордо возразил Башашкин. – Для этого имеется всемирно известная швейцарская фирма «Венгер». Прошу не путать с оккупантами!
Дядя Юра, как фокусник, вынул свой удивительный складной нож, очень красивый, с алыми пластмассовыми накладками и белым фирменным крестиком в узорной рамке. Нож был небольшой, умещался в ладони, зато толстенький, так как содержал в себе все необходимое для жизни: лезвия разной длины, пилку, шило, штопор, ножнички, консервную загогулину и, конечно, открывалку.
– Опля! – крышка мгновенно слетела с банки. – Запах качественный! – доложил он, понюхав содержимое.
Лида чайной ложкой стала накладывать густой коралловый майонез на хлеб, все пробовали и хвалили.
– Я бы чуток соли добавила, – посоветовала тетя Валя.
– Скажу главному технологу.
– Это ты зря, дочка, – не согласилась бабушка. – Недосол на столе, а пересол на спине!
Мне новый майонез тоже понравился, он напоминал сметану, разбавленную томатным соком.
– Деликатес! – оценил дядя Юра.
– Для начальства делали, – хмыкнул Тимофеич, – а как на конвейер поставят, в рот не возьмешь!
– Минуточку! – возмутился Башашкин. – Еще не выпили, а уже закусываем! Почему не налито?
– Это верно! – одобрил Жоржик. – Кому красненького, кому беленького?
Тут надо сказать, спиртные напитки у взрослых делятся на «белое» и «красное». «Белое» – это водка, а «красное» – все стальное, кроме коньяка и шампанского, включая белое полусладкое вино, которое так любит тетя Валя. Странного тут ничего нет, севрюга, например тоже белого цвета, а считается красной рыбой.
Напитки разлили по интересам, а нам с Сашкой плеснули в эмалированные кружки лимонада.
– За что пьем? – спросила тетя Валя.
– Как за что – за Лидкин томатный майонез! – усмехнулся отец.
– Нет, пьем за новую лодку Егора Петровича! – предложил Башашкин.
– Ой, нет, нет, не надо! – встревожился Жоржик. – Нельзя! Сглазим!
– Тогда сам и скажи, не томи людей! – посоветовала ему бабушка.
– Дай бог не последняя! – провозгласил он свой любимый тост.
– Дай бог! – весело повторила родня, чокаясь – со мной и Сашкой тоже, причем брат сам тянул навстречу всем свою кружку.
– Бражник растет! – погладила его по голове тетя Валя.
– Как ее пьют беспартийные! – хлопнув стопку, отец блаженно сморщился.
8
Хорошо
А вот в любви ей поначалу не очень-то везло, о чем я тоже узнал из тихого разговора взрослых. В первый раз она вышла замуж после школы за офицера-фронтовика, который, будучи контуженным, вскоре окончательно сошел с ума и чуть не застрелил ее из наградного пистолета в припадке беспочвенной ревности: молодая жена оказалась слишком улыбчивой. Она убежала и спряталась у соседей, а безумца отправили в психиатрическую больницу, в Белые Столбы. Пока он там лежал, тетя Валя по настоянию родни с ним развелась как с ненормальным – есть такой закон. Но бывший муж ей передал из лечебницы весточку, мол, все равно ее любит и, когда выйдет на волю, будет следить за ней: если увидит с каким-нибудь мужчиной, убьет обоих.
Она к тому времени уже познакомилась с дядей Юрой, тот после службы вечерами играл в оркестре на танцплощадке в саду Милютина, а тетя Валя пришла туда с подругами после работы. Башашкин стал за ней ухаживать, посвящал ей соло на барабане, дарил цветы, но она наотрез отказывалась с ним встречаться, боясь расправы, однако новому знакомому ничего про свою неудачную семейную жизнь не объясняла, только грустно улыбалась. Тогда решительный Батурин поставил вопрос ребром: мол, если не нравлюсь, так и скажите – уйду не оглядываясь. Тут тетя Валя во всем ему и призналась, хотя понимала, что навеки теряет симпатичного, остроумного кавалера – кому ж охота погибнуть от руки сумасшедшего. Однако дядя Юра, человек военный, не испугался и пообещал защиту. Вскоре они стали жить вместе, но тетя Валя еще долго вздрагивала от скрипа двери и мертвела, увидев в темном переулке одинокий мужской силуэт. Оказалось, что напрасно: контуженный ревнивец умер в больнице то ли от обиды, то ли от старых ран…
Но вернемся в тот исторический вечер, когда на блюдечке скопились мятые рубли и гора мелочи. События развивались драматически: Тимофеичу вдруг пришло «очко», он восторжествовал, стал поддавать по полтиннику, все остальные, кроме Батуриной, испугались, сбросили карты, но тетя Валя спокойно закрыла кон и, предложив смотреться, выложила два туза. Все ахнули, она уже было потянулась к выигрышу, но тут отец вдруг сварливо объявил, что перед сдачей не сняли «шапку» с колоды. Стали мучительно вспоминать: да, кажется, в жадной суете забыли. Значит, надо переигрывать. Дядя Юра тщательно перетасовал карты так и эдак, а потом услужливо протянул бдительному Тимофеичу: