Совдетство. Узник пятого волнореза
Шрифт:
– Дошел до поворота! – произнес Ихтиандр, заметив крупные пузыри воздуха, вынырнувшие из лаза и устремившиеся вверх.
– Что-то долго копается… – поежился Ларик. – Я вообще не заметил, как туда-сюда проскочил. Не надо было полудёнки дожидаться.
– Может, заблудился? – с тревогой предположил Сиропчик. – Там есть одно ответвление, а мы Яшку не предупредили…
– Плохо, – произнес Нестор.
– Очень! – добавил Фазил.
– Значит, так, – скрипучим голосом предупредил Алан, – если не дай бог… сразу расходимся. Никто ничего не видел, не слышал, не знает. Москвич, ты все понял?
– Угу… Но… – Я кивнул и мотнул головой как-то
– Никаких «но». Помочь мы ему уже не сможем. Просто разбегаемся.
– Но ведь нас же все видели…
– Кто все? – Вожак стаи посмотрел на меня с удивлением. – Никто нас не видел. Оглянись!
В самом деле, в нашу сторону никто даже не смотрел. Немногочисленные загорающие лежали или ничком, уткнувшись в подстилки, или же навзничь, заслонившись от солнечной действительности чем попало: газетами, шляпами, полотенцами… Один комик прикрыл глазницы плоскими овальными камешками. Чистый покойник! Кто-то углубился в книгу, кто-то сосредоточенно отгадывал кроссворд, встряхивая головой, как копилкой, чтобы вспомнить нужное слово из пяти букв, заканчивающееся на «й». Парочка молодоженов с новенькими кольцами, сияющими на солнце, закрылась большим полосатым пледом и безответственно целовалась. В московском троллейбусе им давно бы сделали строгое замечание, но тут курорт… Башашкин неторопливо беседовал, присев на край лодки, с другом своей молодости Ардавасом – седым пузатым стариком в черных сатиновых трусах.
– И вообще… Сначала мы гуляли в эвкалиптовой роще, а потом пошли на Голый пляж, – нарочито беззаботным голосом проговорил Сиропчик. – Яшка матери так и наврал. На всякий пожарный…
– А кто у него мать? – спросил я.
– Новая русичка – Софья Леонидовна… Горелик. Она с первого сентября приступает.
– Откуда ты знаешь? – насторожился Ларик.
– Мой отец их вещи перевозил из Адлера. Сказал, столько книг еще никогда не видел!
– Тихо! – поднял руку Алан. – Не каркайте!
И тут из щели донеслось бульканье, послышался отдаленный всхлип и сиплое дыхание. Мы склонились: там, внизу, где плещется темная вода, белело сжатое с боков бетонными стенками лицо с выпученными глазами, острым носом и раздвинутыми, как у рыбы, губами. Потом оно исчезло, а из просвета между блоками показалась бледная пятерня с синими ногтями.
– Молодец, Горелый! – просиял Ихтиандр, присел на корточки и с чувством пожал руку, торчащую из каменной расщелины.
Мы сделали то же самое. Яшины пальцы были холодные, как лед, и мелко дрожали. Алан сложил ладони рупором и крикнул вниз:
– Теперь не торопись, отдохни, отдышись, успокойся. Потом возвращайся!
Мы вернулись на край волнореза, уставившись на то место между секциями, откуда должен был вынырнуть испытуемый. Вода возле лаза клубилась мутью, видимо, протискиваясь, он разбередил ил, набившийся в щели. Вдруг на поверхность, как пробка, выскочила рыжая голова Горелого. Глаза его были широко открыты, а рот разинут. Яша с хрипом несколько раз втянул в себя воздух, потом, опрокинувшись, долго лежал на спине, вздымая грудь. Наконец, очухавшись, он подплыл к поросшей водорослями бетонной стене.
– Осторожно, не порежься о мидий! – предупредил Фазил. – Давай руки!
И мы втащили его на горячий от солнца волнорез. Парня всего трясло, а его тело покрылось гусиной кожей, твердой, даже колющейся, как крупная наждачка, такой на уроках труда работают по дереву.
– Молодец! – похвалил Алан и торжественно достал
Несведущие люди могли принять ее за клык какого-то страшного зверя. В самом деле, похожа! Внутрь «зуба» была вставлена и залита сургучом проволочная петелька, а в нее продета леска. Но желающий может заменить жилку на анодированную цепочку. Ихтиандр торжественно надел фалангу на Яшину шею и по-комсомольски пожал руку:
– Поздравляю! Теперь ты наш!
И мы снова, только теперь совсем с другим чувством, обняли смельчака.
– Страшно было? – спросил я как бы между прочим.
– Ерунда! – синими губами улыбнулся Яша. – Главное, чтобы мать ничего не узнала. Вы никому не говорите, а то всем достанется!
– Она у тебя строгая? – подозрительно спросил Ларик, видимо, готовя себя к урокам русского языка, дававшегося ему с трудом, особенно правописание.
– Нет. Добрая. Просто она сразу умрет от ужаса.
– Ну, Юрастый, а тебе слабо? – повернулся ко мне Алан.
– Почему слабо? – смело ответил я, чувствуя внезапную дрожь в коленях.
– Может, прямо сейчас? – усмехнулся Сиропчик.
– Ему надо отдохнуть с дороги, – вмешался мой друг. – Да и Башашкин заметит.
– Это ни к чему! – покачал головой Нестор.
– Ни к чему! – подтвердил Фазил.
– Тогда готовься! – предупредил Ихтиандр, внимательно глянув на меня.
– И готовиться тут не к чему! – беззаботно ответил я, покосившись на Яшу, которого все еще бил озноб.
Когда мы гурьбой сошли с волнореза на берег, нам навстречу из воды выскочил счастливый Рекс, и все шарахнулись в стороны, так как, отряхиваясь, пес мог обдать водой с ног до головы не хуже поливальной машины. Рассыпались мы вовремя: сеттер несколько раз содрогнулся всем телом, а уши захлопали, как лопасти вентилятора, и брызги разлетелись на полпляжа. Кто-то из загоравших взвизгнул, заругавшись…
6. Женская честь
Батурин так и сидел на краю лодки с другом своей бурной молодости, и они о чем-то невесело разговаривали. Увидев, что мы с Лариком направляемся к ним, он пожал Ардавасу руку, тот тяжело поднялся и, припадая на одну ногу, сильно усохшую, поковылял к калитке: его дом стоял почти на пляже, и свободных коек там никогда не было.
– Какой джигит пропал! – вздохнул, глядя ему вслед, Башашкин. – Что жизнь с людьми делает! Боже мой…
– Вы еще Пахана не видели… – тихо сказал Ларик. – А знаете, что отец в молодости Ардаваса чуть не зарезал? За тетю Аню…
– Это весь Афон знает. Ладно, пошли домой! – дядя Юра строго на меня поглядел. – Накинь на плечи полотенце, сгоришь, как сукин сын!
…Старшая сестра Сандро – Машико, позоря княжескую кровь, вышла замуж за армянина Мишана Сундукяна, работавшего простым шпалоукладчиком. Поначалу за ней, правда, ухлестывал Мурман, но, как выяснилось, без серьезных намерений. Да и какие намерения могли быть у главного афонского хулигана? Когда он сел в тюрьму, к девушке посватался Мишан, она сразу согласилась, а свадьбу сыграли быстро, как на пожар торопились, боялись, родня отговорит его жениться на грузинке. Старик Суликошвили Илларион Леванович, которого я никогда не видел, долго не мог смириться с выбором старшей дочери, а Сандро год с ней не разговаривал. Иногда, крепко поддав с Башашкиным, в ту пору выпивавшим, он в сердцах восклицал, жестикулируя, как итальянец: