Совершенно секретно: Альянс Москва — Берлин, 1920-1933 гг.
Шрифт:
24 июля 1927 г. на переговорах в Берлине с генералом В. Хайе, ставшим главнокомандующим райхсвером, Уншлихт передал пожелание Москвы о том, чтобы германским МИД было сделано официальное заявление о продолжении Германией военного сотрудничества впредь на легальной основе. Пытаясь заангажировать немцев политически, он «выбивал» у них дополнительные средства «на опыты и производство» в СССР. Уншлихт неоднократно ссылался на военную угрозу со стороны Польши и Англии и заявлял, что «война неизбежно находится в перспективе ближайших если не месяцев, то лет». Хайе с такой оценкой однако не согласился, указав на отсутствие опасности войны [309] . Как оказывается, британский генштаб действительно имел планы нападения на СССР с юга — с территорий Индии и Афганистана [310] . 15 августа 1927 г. Брокдорф-Ранцау согласно инструкции Штреземана в беседе с Чичериным официально уведомил советское правительство о том, что Берлин не имеет ничего против дальнейшего функционирования танковой школы райхсвера в Казани.
309
АВП
310
Public Record Office. London, AIR 5/608, Part I. Цит. по: Groehler Olaf. Op cit. S.57
Практически весь 1927 г. немцы не предпринимали никакой активности в Липецке и Подосинках, строительные работы в Казани тоже шли ни шатко, ни валко. Поэтому Бломберг несколько раз обращался к Штреземану за помощью. Если не считать направления немецких отпускников летом 1927 г. в СССР и трех советских комкоров (Уборевич, Эйдеман, Аппога) на обучение в германскую военную академию, то 1927 г. оказался наименее результативным в этом отношении. Лишь 6 февраля 1928 г. Штреземан и новый военный министр В. Гренер дали «добро» на возобновление «активного» сотрудничества.
Очевидно, некоторые сомнения у военно-политического руководства СССР все же сохранялись. Поэтому, — судя по письму информированного Крестинского Сталину от 28 декабря 1928 г., — Политбюро ЦК ВКП(б) образовало в конце 1928 г. комиссию по вопросу о сотрудничестве Красной Армии с райхсвером.
От результатов работы комиссии зависело, будет ли оно продолжаться. Пытаясь развеять сомнения, в первую очередь Сталина, Крестинский настойчиво убеждал генсека ЦК ВКП(б) продолжать военное сотрудничество с немцами, кратко, но емко изложив его суть (ежегодное взаимное участие на маневрах офицеров армий обеих стран; обучение «ответственнейших командиров» РККА в германской военной академии; обучение германских военных кадров в военно-технических школах райхсвера в СССР; совместное производство вооружений в СССР). Благодаря этому сотрудничеству руководящий комсостав РККА имел возможность познакомиться с одной из лучших по качеству и по снабжению иностранных армий, набраться опыта и, получая в лице германской армии «масштаб для сравнения», вносить в советское военное строительство соответствующие коррективы. С другой стороны, военные школы райхсвера в СССР представляли собой базу для подготовки технически грамотных офицеров, а руководство райхсвера было также заинтересовано в ее сохранении. Непосредственное общение офицеров обеих армий носило довольно устойчивый характер, что, по мнению Крестинского, способствовало их сближению и росту симпатий в райхсвере к Красной Армии, основывавшихся «на соображениях совместной вражды к Польше и отчасти к Антанте». Прекращение же военного сотрудничества означало бы, во-первых, потерю связи «с единственной европейской, вполне современной армией», а, тем самым, «необходимость <…> до всего в военном деле доходить своим умом», и, во-вторых, лишение советской стороны в лице райхсвера «одного из дружественных нам внешнеполитических факторов в Германии» [311] .
311
АВП РФ, ф. 0165, oп. 7, п. 140, д. 234, л. 71–78.
Это письмо осталось без ответа. Но поскольку сотрудничество продолжалось и, более того, теперь уже и руководством ВМС СССР «был поставлен вопрос об установлении связи с германским военным флотом», Крестинский, как он писал в письме Ворошилову 21 июля 1929 г., «заключил, что вопрос был разрешен в смысле сохранения традиционных (sic!) отношений с немецким рейхсвером». Пытаясь развеять опасения Ворошилова, он еще раз дал анализ военных взаимоотношений [312] . В обоих письмах Крестинский помимо прикладного значения военного сотрудничества обращал внимание Сталина и Ворошилова на его политическое значение для всего комплекса советско-германских взаимоотношений.
312
АВП РФ,Ф-05,оп.9, п. 45, д. 32, л. 107–115.
Здесь можно было бы поставить точку, отметив, что Крестинскому, такому же рьяному поборнику «рапалльской политики», каким был и «красный граф» Брокдорф-Ранцау, в очередной раз удалось уберечь ее от потрясений. Тем не менее возникает закономерный вопрос, а была ли такая комиссия вообще? Разумеется, бывший член Политбюро первого состава, секретарь ЦК по орг. вопросам, министр финансов правительства Ленина Крестинский имел свободный доступ к высшему руководству страны и в полной мере пользовался правом доклада и Ленину, и Сталину, и Рыкову, и Чичерину, и Троцкому, и Ворошилову. Но кроме этих двух его писем каких-либо еще упоминаний о комиссии Политбюро в других источниках нет. Поэтому напрашивается вопрос: либо Крестинский был неверно информирован относительно существования такой комиссии и ее не было вовсе, а он спутал ее с комиссией Политбюро по спецзаказам (военным заказам. — С. Г.), либо дальше намерения о создании подобной комиссии дело не пошло, либо она существовала непродолжительное время, или же, наконец, она была тщательно засекречена.
Глава 15
Красная Армия и Райхсвер: апогей сотрудничества
Начатый немцами еще в 1925 г. отход от затратных форм военно-технического сотрудничества после «гранатной истории» и скандала с «Юнкерсом» в более или менее определенной форме в начале 1927 г. был принят и Москвой, которая, — с учетом неудачной попытки в ходе визита Уншлихта навязать немцам широкомасштабную программу создания военной индустрии в
С другой стороны, Локарно, прием Германии в Лигу Наций, прекращение деятельности и роспуск 31 января 1927 г. Международной контрольной комиссии, созданной державами Антанты для контроля за разоружением Германии, окончательный вывод французских войск из Рейнской зоны (июнь 1930 г.), принятие «плана Юнга» о снижении Германией суммы выплаты ею репараций, а затем окончательное их аннулирование, означали однозначное стремление западных держав не допустить того, чтобы Германия в конце концов оказалась перетянутой на сторону СССР. Да и, объективно говоря, вся сумма иных факторов (принадлежность Германии к западному миру и в географическом, и в экономическом, и в политическом, и в философском отношении) свидетельствовала о том, что односторонняя ориентация Германии на Восток не могла продолжаться длительное время.
Одним словом, реинтеграция Германии в структуры Запада становилась реальностью. Москве же после полосы признаний пришлось пережить в 1927 г. ряд чувствительных неудач во внешней политике. Помимо того, что «Форвертс» в течение всего первого квартала 1927 г. на все лады смаковал тему тайных отношений Красной Армии с райхсвером, в феврале в Польшу перелетел советский летчик Клим, в мае с треском, после обыска «Аркоса» были разорваны дипотношения с Англией, в июне в Варшаве был убит полпред СССР П. Л. Войков, а осенью из Парижа был выслан советский полпред X. Г. Раковский.
В связи с этим Москве пришлось, в свою очередь, предпринять ряд внешнеполитических шагов, в том числе значительно нивелировать взаимоотношения с Германией и выдерживать в дальнейшем весьма умеренную и реалистическую линию. Это проявилось в урегулировании конфликта со Швейцарией, вызванного убийством в Лозанне в 1923 г. советского представителя В. В. Воровского (апрель 1927 г.); в участии советского представителя в работе подготовительной комиссии по созыву конференции по разоружению в Женеве, а затем и в самой конференции; в выдвижении на ней предложений о всеобщем и полном разоружении (ноябрь 1927 г.); в присоединении СССР к пакту Бриана-Келлога об отказе от войны как орудия национальной политики (август 1928 г.); в форсированном введении в действие этого пакта подписанием по инициативе СССР Московского протокола совместно с Польшей, Румынией, Эстонией и Латвией (февраль 1929 г.); в восстановлении отношений с Великобританией (октябрь 1929 г.), заключении договоров о ненападении с Польшей (июль 1932 г.) и Францией (ноябрь 1932 г.). При этом на сближение с Польшей и Францией повлияла также экспансия Японии в Северо-Восточном Китае. Манчжурский инцидент 18 сентября 1932 г. привел к активным военным действиям японской армии и, в конечном счете, к провозглашению 9 марта 1932 г. марионеточного государства Манчжоу-Го. Таким образом, опасность войны на два фронта была тоже одним из побудительных мотивов заключения пактов с Польшей и Францией. Это позволило руководству СССР сконцентрировать свои усилия на укреплении обороны на Дальнем Востоке.
Особое же внимание Москвы к Германии, несмотря на наличие широкой договорно-правовой базы их отношений, прошло пик своего развития. Этому способствовали и многочисленные неудачные попытки Коминтерна дестабилизировать обстановку как в Германии (март 1921 г., октябрь 1923 г.), так и в других странах (Эстония, Польша, Венгрия, Болгария) путем разжигания революции [313] . Москва поняла, что время революций прошло. В немалой степени на спад специфического интереса к Германии и интенсивности взаимоотношений Москвы с Берлином на фоне относительно устойчивых экономических взаимоотношений повлиял и уход со своих постов (в результате отставки или смерти) творцов «рапалльской политики». Так, после смерти германского посла Брокдорфа-Ранцау (август 1928 г.), с которым советского наркома иностранных дел связывали не только межгосударственные дела, но и «сердечные отношения», так называемый «фактор Чичерина» сильно ослаб. Начиная примерно с 1928 г., Чичерин стал постепенно отходить от дел, и оперативное руководство НКИД все более переходило в руки англо- и франкофила Литвинова [314] . Это означало, что советская внешняя политика теперь еще более определялась директивами «инстанции», члены которой постоянно ссылались на опыт Парижской коммуны. А философия «осажденной крепости» требовала наличия хорошо вооруженной и подготовленной, организованной армии. Поэтому военные отношения с Германией были поставлены на сугубо деловую, прагматическую основу: началось самое широкое изучение и внедрение опыта германской армии в РККА за счет обучения кадров в летной, танковой и химической школах райхсвера на территории СССР, посылки советских краскомов на длительное — до года — обучение в Германию, а также на маневры, полевые поездки и штабные игры райхсвера, привлечение германских преподавателей в академию им. Фрунзе. Отдельной темой, привлекавшей пристальное внимание военного руководства СССР, стало непременное участие советских специалистов в проводившихся в «Липецке», «Каме», «Томке» испытаний техники и отработке современных методов ведения боевых (наступательных и оборонительных) действий.
313
Подробней об этом см.: Walter J. Krivitsky. I was Stalin's Agent. London, 1940.
314
В октябре 1929 г. умер Штреземан, с ним отошла в прошлое целая эпоха в истории Ваймарской Республики. Его в правительстве «большой коалиции» заменил Ю. Курциус.