Совершенно секретно: Альянс Москва — Берлин, 1920-1933 гг.

Горлов Сергей Алексеевич

«Правда» неоднократно возвращалась к этому случаю, яростно настаивая на отсутствии поставок Германии «советских гранат».

7 января 1927 г. Литвинов в беседе с германским послом в Москве Брокдорфом-Ранцау высказал большую озабоченность «букетом» разоблачений в английской и германской прессе. Через Крестинского он предложил совместные «параллельные действия правительств обоих государств по противостоянию «напору свободной прессы»». Однако Штреземан, которому Крестинский изложил советские предложения, согласившись с необходимостью координации подобных действий в будущем, указал на проблематичность полного отрицания военных контактов [289] . И действительно, о сотрудничестве знало, помогало ему и непосредственно участвовало в нем такое большое количество людей и в СССР, и в Германии, что отрицать его было не солидно [290] . У немцев поэтому и родилась идея «легализовать» военное сотрудничество. К тому же подобная легализация довольно удачно вписывалась в рамки «возвращения» Германии в мировую политику, причем Берлин убивал сразу двух зайцев: во-первых, признанием факта сотрудничества он демонстрировал свою лояльность и открытость по отношению к Западу, что объективно внушало доверие и уважение к его внешней политике, а, во-вторых, это признание служило Западу серьезным предостережением о том, что у Германии в лице СССР есть солидный

союзник, с которым у нее установились по многим направлениям весьма прочные связи.

289

ADAP, Ser.B, Bd.IV. S. 19–20.

290

19 января 1927 г. газета «Мюнхнер Пост» опубликовала фамилии офицеров райхсвера, находившихся на временной службе в Советском Союзе. Редактора газеты тогда обвинили в государственной измене, и дело об этом даже передали в суд. (Gustav Hilger. Op. cit. S. 196).

8 течение января-февраля 1927 г. правительственные круги Германии обстоятельно готовились к этому шагу — представители важнейших министерств, военного и иностранных дел, провели несколько секретных совещаний. На одном из них — 24 января, — с участием статс-секретаря МИДа Шуберта, зав. восточноевропейской референтурой МИД Дирксена, нового начальника генштаба генерала Ветцеля и руководителя «Зондергруппы Р» («Вогру») майора Фишера, состоялась «инвентаризация военно-технических контактов». Указав, что ставшие известными социал-демократам моменты сотрудничества принадлежат прошлому («Юнкерс», «Берсоль», советские поставки снарядов), военные назвали те области, где военное сотрудничество продолжалось. Это летная и танковая «частные» школы, финансировавшиеся военным министерством, проведение в СССР научных опытов по использованию ОВ и обмен военным опытом (взаимные визиты офицеров генштабов обеих армий и их участие на маневрах и учениях). Сохранение летной и танковой школ было признано жизненно необходимым, поскольку авиация и танки «в любой будущей войне будут играть решающую роль». Шуберт тем не менее напомнил о постоянно повторявшемся Брокдорфом-Ранцау тезисе о том, что зависимость в данном вопросе от советской стороны, которая могла бы шантажировать Берлин и в известном случае «организовать» и утечку информации, нетерпима [291] . Но не менее убедителен в своих доводах был и Ветцель. Он говорил, что советская сторона несомненно была очень заинтересована в продолжении военных отношений, надеясь серьезно подучиться у райхсвера. Если же Москва бы увидела, что Берлин сворачивает военное сотрудничество, то она мгновенно обратилась бы за аналогичной помощью к Франции или еще какой-либо державе. Тем самым Берлин безвозвратно потерял бы те политические дивиденды, которые он получал от военного сотрудничества с СССР [292] . На совещании 4 февраля 1927 г. с участием Штреземана и Хайе была признана безусловная необходимость сохранения в СССР летной и танковой школ райхсвера, причем Штреземан проявил к ним живой интерес. 26 февраля 1927 г., по итогам этого совещания был составлен протокол, в котором констатировалось, что «созданные на основе заключенных в 1922 и 1923 гг. договоров военно-промышленные предприятия («Юнкерс», «Берсоль», производство боеприпасов) в конце 1926 г. ликвидированы». Штреземан и Хайе согласовали, что до конца лета 1927 г. военнослужащие райхсвера не будут обучаться в танковой и летной школах и воздержатся от участия в испытаниях химоружия; а осенью 1927 г. министры решили этот вопрос пересмотреть. Взаимное участие на маневрах у них сомнений не вызывало и оно было продолжено, как и прежде [293] .

291

14 января 1927 г. райхскомиссар по соблюдению общественного порядка Кюнцер информировал МИД Германии о поступившей из доверительных источников информации о том, что утечка информации была намеренно организована советскими агентами в Англии и Франции с целью вызвать у Антанты недоверие и подозрительность к Германии и, тем самым, воспрепятствовать сближению ее с Западом. Информацию же «Манчестер Гардиан» якобы передал советский дипломатический агент Гаврилов. А Чичерин-де, прибывший в первой декаде декабря 1926 г. с визитом в Берлин, привез с собой для передачи французам несколько документов о деятельности германских фирм и офицеров райхсвера в Москве («Юнкере», «Крупп», «Штольценберг», полковник в отставке М. Бауэр). Эти документы 1 декабря 1926 г. диппочтой были направлены в Париж для передачи близким к французскому МИДу кругам. (ADAP, Ser.B, Bd.IV. S. 154–155).

292

Ibid. S. 139–142.

293

Ibid. S. 256–257,420.

Между тем «Форвертс» не унимался: в первом квартале 1927 г. он еще, по меньшей мере, 18(!) раз возвращался к теме военного сотрудничества между Москвой и Берлином. Заголовки статей были весьма показательны: «Фабрика отравляющих газов в Троцке. Показания двух свидетелей»; «Советские гранаты. Бухарин заявляет: у нас они могут производиться»; «Советские гранаты в Штеттине. Отчаянные усилия „Роте Фане»»; «Доллары за советские гранаты. Ни игра в прятки, ни отрицание не помогут!»; «Советские гранаты и КПГ. Вранье»; «Коммунисты продолжают лгать». «Ляйпцигер Фольксцайтунг» вторила: «Свастика и советская звезда»; «Советские гранаты для Германии»; «Отрицать больше нечего» и т. д. [294] 17 февраля «Форвертс» опубликовал еще одну статью «Бюджет райхсвера на обсуждении комитета» об обсуждении вопросов военного сотрудничества во внешнеполитическом комитете райхстага. К тому же несколькими днями раньше, 12 февраля 1927 г., польская газета «Курьер Варшавский» сообщила о бегстве за рубеж советского летчика Клима, также поведавшего о некоторых сторонах германо-советских военных связей. В феврале 1927 г. командир авиаотряда К. М. Клим вместе с мотористом Тимощуком на самолете «Ансальто» перелетел в Польшу. Тимощук однако через несколько дней вернулся в СССР. Клим же остался и был объявлен советской стороной «вне закона» [295] . В начале марта 1927 г. в переданном Нидермайером Берзину письменном сообщении немецкая сторона жаловалась, что несмотря на все предпринимаемые ею меры предосторожности, у нее не было «никакой уверенности в возможности обеспечить тайну, как это показал случай с Климом» [296] .

294

Jürgen Zarusky. Op.cit. S. 207.

295

РЦХИДНИ, ф. 17, on. 3, д. 618, л. 1,4.

296

АВП РФ, ф. 0165, on. 5, п. 123, д. 146, л. 178.

В таких условиях германское правительство

было вынуждено, не затягивая, сделать во внешнеполитическом комитете райхстага официальное заявление по факту военного сотрудничества райхсвера с Красной Армией. Ни отчаянные усилия Литвинова побудить германскую сторону отказаться от этого шага, ни настоятельные рекомендации Брокдорфа-Ранцау не смогли ничего изменить: 23 февраля 1927 г. военный министр Гесслер зачитал соответствующее заявление. В нем были изложены причины, побудившие Берлин в начале 20-х годов пойти на военно-технические контакты с Москвой и выделить на эти цели 75 млн. золотых марок, а также возникшие далее трудности, заставившие разорвать все договоры, заключенные германскими фирмами с советскими контрагентами. В заключение Гесслер призвал всех участников заседания комитета к строгому соблюдению секретности относительно сделанного им заявления. В ходе дискуссии Вирт и Шуберт вывели обсуждение вопроса на весь комплекс германо-советских взаимоотношений. Шуберт заявил, что с заключением 6 октября 1925 г. в Локарно Рейнского гарантийного пакта и советско-германского Берлинского договора от 24 апреля 1926 г. германская политика была поставлена на прочную основу, сохранение же достигнутого уровня отношений с СССР являлось «хребтом», основой всей политики Германии. В тот же день о весьма благоприятном исходе заседания внешнеполитического комитета райхстага было проинформировано советское полпредство в Берлине, германский посол в Москве получил указание немедленно проинформировать об этом советское правительство [297] .

297

ADAP, Ser.B, Bd.IV. S. 403–406.

Хильгер, советник германского посольства в Москве в 1922–1941 гг., писал в своих воспоминаниях, что, несмотря на разоблачения,

«Берлин и не думал прекращать прежней политики».

Более того,

«все <…>, начиная от Штреземана, были полны решимости не только в том же объеме продолжать военное сотрудничество, но и, — пусть очень осторожно, — интенсифицировать его».

1926 г., а в более широком плане полоса 1925–1927 гг. стали водоразделом в советско-германских отношениях, являвших собой в 1920–1926 гг. довольно тесное военно-политическое содружество. Практически все вопросы военного сотрудничества, главной целью которого было усиление Красной Армии и райхсвера, Москва и Берлин решали тогда в тесном согласии. Однако вступление Германии в Лигу Наций и «гранатный скандал» выявили границы сближения Берлина и Москвы: военное сотрудничество, претерпев определенные изменения, хотя и продолжалось (в нем появились даже новые моменты), однако его исключительное значение для взаимоотношений Москвы и Берлина пошло на убыль. Здесь сказался и постепенный уход его творцов (Ленин, Троцкий, Вирт, Зект), и — главное — постепенное включение обеих сторон в мировую политику с использованием альтернативных партнеров. Это означало переосмысление, а в некотором смысле и инвентаризацию сторонами всего комплекса двусторонних отношений, начало сугубо прагматического подхода к военному сотрудничеству Оно стало терять свой политический подтекст, а, следовательно, и свою «особость».

Часть IV

Сотрудничество Красной Армии и Райхсвера на "легальной" базе (1927–1933 гг.)

Глава 14

Новый подход Москвы

Громкий скандал в Германии в связи с разоблачениями» основательно напугал партийно-политическое и военное руководство Советского Союза.

Уншлихт в записке в Политбюро ЦК ВКП(б) и Сталину 31 декабря 1926 г. подвел итоги военного, а в некотором смысле и военно-политического сотрудничества СССР с Германией и в связи с изменением внешней политики Германии поставил вопрос о необходимости пересмотра взаимоотношений РККА с райхсвером:

«До сих пор основная идея сотрудничества опиралась для нас на полезность привлечения иностранного капитала к делу повышения обороноспособности страны; для них она вытекала из необходимости иметь совершенно укрытую базу нелегальных вооружений».

Однако сотрудничество в этой области, по свидетельству Уншлихта, не полностью оправдало ожидания Москвы. Она получила, мол, лишь «частично пригодное оборудование», которое можно было использовать только после большой доработки; немцы израсходовали все средства, оскандалились, но сумели использовать свои предприятия в СССР в политических целях, подняв тем самым свой «удельный вес» в глазах Антанты. Укрепление международных позиций Германии и постепенное ослабление ее политической зависимости от держав Антанты делало для германских политиков все менее привлекательным нелегальное вооружение райхсвера с помощью СССР.

Весьма симптоматичным в этой связи была отставка Зекта и предстоявший уход Гесслера (его отставка состоялась в январе 1928 г.), а также кампания по «республиканизированию» райхсвера. Все это свидетельствовало об ослаблении групп восточной ориентации. В полпредстве (Крестинский, Лунев) опасались, что эти группировки, подвергавшиеся тогда «концентрической атаке со всех сторон», под давлением извне и изнутри, переменят ориентацию. «Главную скрипку» в политике Германии все более стал играть Штреземан.

Вместе с тем, Германия не отказывалась от нелегальных возможностей повышения своей обороноспособности. И несмотря на связанное с увеличением своего «удельного веса» намерение достигать своих целей путем прямых переговоров с западными державами германские политики и «несомненно тот же Штреземан» не отказывались «иметь на черный день, на случай неудач и, быть может, и в качестве большого козыря — некоторые нелегальные возможности». Причем последнее — с учетом двух условий: что в это дело будет втянуто минимальное количество людей и оно не будет стоить правительству больших денег. Основная же задача, стоявшая перед советской стороной с самого начала — «усиление материальной части РККА (по организации военной промышленности) не привела к желанному результату». Налицо было и ослабление позиций райхсвера, который не только не располагал необходимыми средствами, но и все более лишался своей самостоятельности в силу стремления германского правительства «подчинить его интересы своей внешней политике».

Уншлихт дал практическую оценку имевшимся к концу 1926 г. совместным предприятиям — авиашколе в Липецке, «Томке», танковой школе, «Берсоли», «Юнкерсу», производству пулеметов Дрейзе, — негативно охарактеризовав три последних. Зампред РВС СССР предложил отказаться от посреднических услуг военного министерства Германии в связях с фирмами и от совместных с военным министерством военно-промышленных предприятий и в дальнейшем переориентироваться на получение тактического и оперативного опыта райхсвера и его дальнейших разработок (посылкой краскомов на военные игры, маневры райхсвера и т. д.); «важнейших технических новшеств» в области связи, артиллерии, танковом деле. Он рекомендовал «продолжать совместную работу в танковой и авиационной школах, а также по авиахимическим испытаниям». «При этом необходимо оговорить, что внешне наша линия никаких изменений претерпевать не должна и они должны оставаться в уверенности, что мы по-прежнему заинтересованы в их материальной поддержке» [298] .

298

РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 151, л. 18–23.