Совершенно секретно
Шрифт:
Стеннингтон изучал каждую букву "манускрипта" Итагаки в этом месте чуть ли не с лупой в руках, потому что был твердо убежден в том, что расследование причин гибели Ясудзи Амагаи никак не входило в планы капитана второго ранга Минору Генды, и сам Мицуо Итагаки каким-то шестым чувством понимал это тоже, потому что не стал приставать с опасными расспросами к своему командиру сразу же после катастрофы со своим приятелем-пилотом. Однако, как стало видно дальше, англичанин несколько ошибался. Итагаки в конце концов оказался не столь проницательным, как в его положении следовало. То, что Стеннингтон прочитал дальше, прямиком выводило Минору Генду в разряд самых ловких шпионов мира, и будь у Стеннингтона чуть больше оснований доверять этой книжке, другие документы совсем не потребовались бы — в конце концов смерть самого Итагаки абсолютно ничем не отличалась от смерти Амагаи, хоть со стороны и выглядело все совершенно по разному.
"…Первая
Я поднял голову и огляделся. За кормой горели также пораженные американскими бомбами "Кага" и "Сорю". Рядом со мной оказался Минору Генда. Он посмотрел на ближайший к нам "Сорю", окутанный огромным облаком черно-белого дыма, затем повернулся ко мне и лаконично сказал: "Мы проиграли…"
Я несказанно удивился ледяному спокойствию своего командира в данный момент — рядом с нами, глядя на пылающие обломки своих самолетов, рыдали немногие оставшиеся в живых пилоты. Но Генда, казалось, и не думал расстраиваться. Сначала я поразился величию его самурайского духа, но только много позже понял истинный смысл произнесенных им слов. Когда он сказал мне это ужасное "МЫ ПРОИГРАЛИ", то имел в виду нечто бесконечно большее, чем поражение в одном только лишь сражении. Он имел в виду то, о чем никто из нас в тот момент не мог догадываться…
…В результате попаданий бомб "Акаги" получил смертельные повреждения. На нем бушевал сильнейший пожар, потушить который мы своими собственными силами были не в состоянии. В пробоины, проделанные взрывом третьей американской бомбы, с ревом врывалась вода, и авианосец стал крениться на правый борт. Вокруг корабля плавали сброшенные взрывами боезапаса в море люди, кругом валялись убитые, и обожженным и искалеченным было несть числа. Один из таких несчастных, когда я приблизился к нему, капитан 3-го ранга Хисао Агава, бормотал в бреду что-то бессвязное. Одежда на нем почти полностью сгорела, и обе ноги у него были перебиты осколками. Я понял, что помочь ему уже совершенно ничем не смогу, и собирался ретироваться, как капитан внезапно выкрикнул мое имя и подозвал меня к себе.
— Скажи адмиралу… — страшным голосом прохрипел он, — что Сигунда — предатель. Я слышал, как он передавал по радио…
Закончить Агаве не удалось — смертельные судороги сотрясли его обожженное тело, и он затих. Я быстро помолился за его душу, но страшные слова, произнесенные капитаном, наполнили меня ужасом. Муичи Сигунда — командир дивизиона связи на "Акаги". ЧТО имел в виду Агава, заявив, что Сигунда — предатель? Я поглядел в сторону радиорубки, но не увидел ее — она была полностью снесена за борт взрывом торпеды стоявшего рядом с ней самолета. Вместе с радиорубкой наверняка погиб и командир дивизиона, потому что его тела так никогда никто и не отыскал…
Много позже, когда немногих уцелевших пилотов и офицеров переправили с тонущего авианосца на эсминец "Новаки", и вся эскадра взяла курс обратно на Японию, я поделился с капитаном Гендой странным сообщением погибшего Агавы. Генда спокойно выслушал меня, а затем ответил:
— Это хорошо, что ты передал мне эту информацию. Однако я хочу, чтобы ты запомнил раз и навсегда — на японском императорском флоте не может быть предателей, и тем более — американских шпионов. Так что к этому делу нужно подходить очень осторожно, в любом случае — это компетенция контрразведки, которая
И он, безусловно, был прав. Ничего хорошего распространение подобных слухов никому бы не принесло. Сигунда, который до своей гибели имел репутацию храброго воина и блестящего специалиста, посмертно получил орден "Букосё" I-й степени. Мои подозрения по поводу порядочности лейтенанта были необоснованными, навеянными предсмертным бредом умирающего Агавы, и больше мы ни с Гендой, ни с кем иным к этому вопросу не возвращались…"
Глава 2. Слуга двух господ и грязные шантажисты
Прочитав этот эпизод, Стеннингтон понял, что получил одно из недостающих звеньев цепи в деле "странных сигналов", начатом с рассказа Бона Ричардса, стрелка-радиста 6-й бомбардировочной эскадрильи Уэйда Маклуски. Был на самом деле у умирающего Агавы предсмертный бред, или не был, однако тщательно замаскированные сомнения Итагаки насчет воинской порядочности лейтенанта Муичи Сигунды все-таки были вполне обоснованны, хотя он об этом и не догадывался наверняка. Изучив "дело Ратленда" настолько хорошо, насколько это позволила сделать Стеннингтону полученная информация, он узнал, что лейтенант Сигунда до войны был кадровым разведчиком, и последние два года перед Пирл-Харбором провел в Лос-Анджелесе, выполняя секретную миссию в интересах Генерального штаба флота Японии. Он имел непосредственную связь с Ратлендом, и по официальной версии, получал от него "самые новейшие англо-американские военные секреты".
Однако Стеннингтон также очень хорошо знал и то, что непосредственный шеф Ратленда, начальник БЦКБ Уильям Стефенсон, в распоряжение которого тот перешел в марте 1940 года, вел вовсе не фиктивное сотрудничество с военно-морской разведкой США (как ему было предписано начальником английской разведывательной службы полковником Стюартом Мензисом), а состоял на службе лично президента США Франклина Делано Рузвельта. С Рузвельтом в свое время разведчика познакомил сам Черчилль, дружный с аристократической семьёй Стефенсонов, но Черчиллю так никогда не было суждено узнать, какую "змею" он пригрел на своей груди. Уильям Стефенсон хоть и родился в Канаде (официальном владении британской короны) в семье крупного землевладельца, но в душе он всегда был АМЕРИКАНЦЕМ, и ни кем иным. Британские "старообрядческие" порядки и чопорные, закостенелые традиции ему были не по нутру с самого детства. Рузвельт, довольно быстро разгадав истинную натуру Стефенсона, одновременно с этим увидел в британском разведчике опытного и толкового специалиста, по-американски "зубатого и рукатого", то есть ПАРНЯ ЧТО НАДО, и при очередной встрече прямо предложил Стефенсону работать на Америку, попутно заверив его, что интересы Британии от этого нисколько не пострадают, а напротив — только выиграют. Стефенсон был не дурак, и он с готовностью согласился на эту своеобразную роль, КАК БЫ полагая, что не совершает по отношению к своей родине особого предательства. Рузвельту было вдвойне выгодно иметь при себе для ответственных поручений преданного ему британского подданного — в случае провала все шишки посыпятся только на английскую разведку.
Стефенсон это тоже прекрасно понимал, и его это вполне устраивало. До сорокового года он выполнял поручения Рузвельта в Британии, а после прибытия в США в качестве начальника БЦКБ вплотную занялся "японским вопросом". Агент Ратленд стал правой рукой Стефенсона, он свел своего шефа с офицером японской разведки Муичи Сигундой, являвшимся доверенным лицом адмирала Ямомото (который как раз незадолго до этого получил высокий пост командующего Объединенным флотом Японии и по существу являлся третьим по значимости лицом в империи после императора Хирохито и военного министра Тодзио). В своей книге "Американский Чёрный Кабинет" небезызвестный Бордли прямо и недвусмысленно указывает на Стефенсона как на непосредственного посредника при закулисных переговорах Рузвельта и Ямомото накануне войны, однако саму суть этих переговоров "отец американской криптографии" разумно замалчивает. Вероятно, он прежде всего надеялся на то, что сумеет подчинить государственный департамент и военное ведомство с помощью этого своеобразного шантажа, и государство, побоясь более страшных разоблачений, по его убеждению, обеспечит ему роскошную жизнь и безбедную старость. Однако быстро сообразив, что в своих светлых намерениях он самым натуральным образом обмишурился, Бордли решил написать вторую книгу. Но и на этот раз государство оказалось сильнее шантажиста-одиночки. Оно не только предотвратило утечку секретной и опасной информации, запретив "Самурайский меч" к изданию, а также позаботилось о том, чтобы пресечь даже сплетни на эту тему. Вместе с Бордли за свой нездоровый интерес к государственным тайнам высшего порядка поплатился также и его издатель. Любые упоминания о второй книге обиженного шифровальщика исчезли из американской печати, осталось одно только название — сущая пыль в сравнении с теми потоками грязи, которые мо гли бы политься на правительство в целом и Пентагон в частности, если бы Бордли все же добился своего.