Совершенно секретно
Шрифт:
Ленуар кое-что понял из этого монолога, а кое-что — нет. Он никак не мог взять в толк, каким же таким образом Кошфер сможет объяснить публике мотивы убийства — ведь Ленуар не филателист, к тому же вся эта затея с приобретением нескольких десятков хоть и дорогих, но все же не достаточно ценных почтовых марок выглядит несколько громоздко. Кошфер постарался разъяснить непонятливому унтер-офицеру и это: не обязательно быть филателистом, чтобы не попытаться извлечь выгоду из страсти некоторых богачей к коллекционированию почтовых марок, в частности — филателистических редкостей. По данным Кошфера (состряпанных им же со знанием дела), Ленуар действовал в интересах проживающего в Париже филателиста-миллионера Филиппа Феррари, который в тот момент тратил миллионы, доставшиеся ему в наследство, налево и направо (то есть на покупку марок), и особенно его интересовали всякие редкости. Но редкость является редкостью только тогда, когда она и на самом деле редкость, и Ленуар, по плану Кошфера, задумал провести небольшую аферу, чтобы заставить раскошелиться расточительного Феррари на кругленькую сумму. Сорок тысяч франков, необходимые для скупки гавайских марок, сумма, конечно, порядочная, и простому унтер-офицеру, естественно, она не по зубам, однако учитывая возможности ведомства, к которому он был причислен, собрать ее не составляло труда: Кошфер показал Ленуару списки несуществующих агентов, на оплату услуг которых он якобы брал в казначействе
186
Раритет — в данном случае это весьма редкая почтовая марка (или ее разновидность), имеющаяся в небольшом количестве экземпляров.
Насчет кажущейся громоздкости всей операции директор охранки дал своему пленнику такое объяснение: чем более громоздким будет дело, тем больше возможностей запутать его настолько, чтобы невиновный Ленуар всю жизнь прождал окончания следствия за решеткой, если, конечно, в тюремной камере с ним не случится какая-нибудь неприятность. И вообще, во Франции легче, чем в какой-либо другой стране мира запутаться в бюрократической паутине неповоротливой судебной системы даже кристально честному и известному на всю страну человеку, если за дело берутся такие специалисты своего дела, как Кошфер и его коллеги из охранки. [187] Так что сам Кошфер при любом повороте этого дела ничего не теряет, не в пример несчастному Ленуару. Ленуару предложили честную сделку, и отныне его судьба находится в его собственных руках.
187
Когда в самый разгар нашумевшего “дела Дрейфуса” в защиту обвиняемого выступил Эмиль Золя, опубликовав свой памфлет под названием “Я обвиняю!”, военные сфабриковали дело и против него, потребовали привлечения знаменитого французского писателя к суду и добились своего. Золя был приговорен к годичному тюремному заключению и уплате значительного денежного штрафа. Золя подал апелляцию в Верховый суд и там, несмотря на давление властей, приговор был отменен. Однако правительство по требованию армии отдало распоряжение о новом пересмотре дела, и тогда Золя, понимая, что на свободе во Франции надолго не останется, спешно выехал в Англию. Таким образом приговор нового суда был вынесен заочно. Однако дело спас счастливый случай, подтолкнувший главу французской разведки Жака Анри к совершению роковой ошибки — это был довольно грубо сфабрикованный подложный документ, призванный покончить с неутихающим “делом Дрейфуса” раз и навсегда. На суде подделка была разоблачена, и вскоре, как известно, рухнуло и все “дело Дрейфуса”. Каждый участник этой драмы получил по заслугам: невиновные реабилитированы, виновные посажены в тюрьму. Однако интересна сама закономерность: если бы не оплошность не слишком опытного и чересчур самоуверенного Анри, знаменитый Золя так и умер бы на чужбине в изгнании, а патриот Дрейфус — в тюрьме своей родной страны, и вряд ли невиновность этих лиц была бы доказана по нынешние времена.
“Двойной агент” после недолгих раздумий пришел к такому же выводу и полностью согласился с Кошфером. Не прошло и нескольких часов, как он уже был дома полностью оправданным, а торжествующий Кошфер докладывал генералу Буадефру, что бумаги Ленуара находятся в его руках, и отныне ни генералу, ни военному ведомству ничего не угрожает. Убийство майора Жиру вызвало некоторый интерес у журналистов, но благодаря стараниям Кошфера и его подручных, интерес этот, сразу же направленный в нужное русло, очень скоро угас…
Карьера самого же Ленуара с этого момента претерпела некоторые изменения. Французской разведке услуги “двойного агента” в связи с полным провалом когда-то предложенной им “игры” с немцами были уже совершенно не нужны, и ему предложили приготовиться ко второму почетному увольнению из французской армии. Пенсии в таком случае опять-таки не предусматривалось, но Ленуару предложили единовременную денежную выдачу в размере годичного оклада и бесплатный билет в Бразилию для него и его семьи в один конец. Это было явным нарушением заключенного с Кошфером соглашения, но Ленуар вполне отдавал себе отчет, что еще дешево отделался, и с готовностью принял это предложение. В феврале следующего, 1894 года, трансокеанский лайнер “Нормандия”, вышедший из Гавра в южном направлении, навсегда избавил Буадефра от ходячего напоминания о его фиаско на ниве “контршпионажа”, и более-менее свободно вздохнули все, кто хоть как-то был причастен к этому позорному для престижа Франции дела.
Глава 4. Мемуары на закуску
…Однако с отбытием “Нормандии” из Гавра и началась эта самая пресловутая история с похищением “гавайского двухцентовика”, которую попытался использовать в своих литературных целях писатель Гастон Леру. Он что-то слышал о загадочном убийстве некоего майора Гектора Жиру в Париже в конце декабря 1893 года, и эта история его заинтересовала. Не доверяясь газетам десятилетней давности, Леру, живший тогда в Брюсселе, явился в Париж и обратился прямиком к Вильяму Кошферу, находившемуся в тот момент на заслуженной пенсии. Он получил от него как раз ту информацию, какую тот счел нужным ему предоставить — рассказ под названием “Убийство филателиста” появился в январском номере бельгийского журнала “Крок” за 1903 год, и больше не переиздавался. Таким образом убийцей стал Гектор Жиру, благодаря интересам бывшего директора французской охранки превратившийся в богатого парижского коммерсанта, а жертвой — рантье Госе де Калам, позднее в многочисленных пересказах безответственных болтунов и сплетников превратившийся в самого Гастона Леру.
Спору нет, история вышла привлекательная, однако еще привлекательней она могла бы стать, если бы в свое время кто-то обратил внимание на мемуары некоего Анри Бови, вышедшие в Бразилии на португальском языке перед первой мировой войной, но популярности не снискавшие и потому благополучно позабытые. Настоящим автором этих записок был не кто иной, как сам Жак Ленуар, от которого мы и можем сейчас судить, как в действительности разворачивались события, озаглавленные Гастоном Леру как “Убийство филателиста”. Конец “двойного агента”- неудачника неизвестен: умер он на чужбине, или вернулся в конце концов во Францию — о том мы не знаем. Потомки Ленуара также не дали о себе знать, и потому с этой стороны историю можно считать оконченной. Но остается еще один аспект всего этого дела — филателия, призванный придать всей этой истории наивысшую степень законченности.
…Любой начинающий филателист владеет информацией о том, что “гавайский двухцентовик” 1851 года в чистом (то есть негашеном)
188
Через месяц после начала второй мировой войны по приказу Гиммлера в берлинском пригороде Груневальд была развернута мастерская и типография по изготовлению фальшивых английских фунтов стерлингов. В течение трех лет к этому делу было подключено еще несколько учреждений, однако летом 1942 года все производство было сосредоточено в концентрационном лагере Ораниенбург-Заксенхаузен. Об этой крупнейшей афере всех времен по выпуску фальшивых денег написано очень много, однако не во всех этих трудах упоминается о том, что некоторые из специалистов-граверов, собранных по всем концлагерям рейха, участвовали в изготовлении клише для многих редких почтовых марок мира. Начиналось все с производства подделок для пропагандистских целей, но очень скоро глава “ведомства Гиммлера” штурмбанфюрер СД Бернгард Крюгер выделил отдельную группу граверов, ранее сотрудничавших с почтовыми ведомствами. Имена всех этих специалистов (позднее расстрелянных эсэсовцами), а также вполне обстоятельный список подвергшихся в Заксенхаузене подделке марок (нуждающийся, правда, в значительных уточнениях) можно найти в книге американского исследователя-филателиста Энтони Пири “Филателистические подделки”, вышедшей в Нью-Йорке в 1975 году.
189
Новодел — почтовая марка, напечатанная почтовой администрацией со старой, уже ранее использованной (оригинальной) печатной формы (доски, клише) после того, как печатание таких марок для почтового обращения окончательно прекращено. Новоделы служат в основном для замены в коллекциях или на выставках редких оригинальных марок, недоступных коллекционерам.
Неофициальный новодел — довольно редкая почтовая марка, отпечатанная в больших количествах с воспроизведенных по оригинальному рисунку форм частным лицом (гравером) с целью наживы, но никаких сомнений в том, что она поддельная, не вызывающая.
Во-вторых, если с пониманием отнестись к мемуарам “Анри Бови”, переизданным недавно в Португалии уже под настоящим именем когда-то написавшего их “двойного агента”, то вполне определенно можно заключить, что все тридцать закупленных когда-то Вторым бюро французского генерального штаба в том далеком 1893 году вовсе не были уничтожены, а исчезли в глубоких и неприступных до поры до времени архивах французских спецслужб, пока те не были “разорены” бесцеремонными временными хозяевами в лице гитлеровских оккупационных властей во время второй мировой войны. Проследить механизм появления “гавайских двухцентовиков” на рынке сейчас сложно, но сложности эти не носят принципиального характера. Труднее объяснить, почему еще тогда, в 1941 году, гитлеровская филателия не соизволила отметить такое событие, как открытие считавшихся утерянными раритетов, а поспешила объявить найденные марки фальшивками. Может быть они и на самом деле оказались фальшивыми, а приведенная выше история — плод досужего вымысла склонного к мистификациям мемуариста?
Но вполне может случиться так, что тут кроется еще одна тайна, место которой на страницах совсем иного труда.
Часть 2. Невероятная одиссея знаменитого самоубийцы
Всем более-менее информированным любителям истории прекрасно известно имя Альфреда Редля — начальника контрразведывательного отдела австро-венгерской военной разведки в 1901-13 годах. Также известна его роль в развязывании первой мировой войны Антантой и относительно успешном ее ведении на начальном этапе Сербией. Хорошо известно и о том, что, разоблаченный благодаря собственной неосторожности, этот архипредатель покончил жизнь самоубийством, оставив предсмертное письмо, полное раскаяния, но мало кто знает, что эта версия, получившая статус официальной — далеко не единственная, и даже не самая правдоподобная. Каким образом ее удалось протащить заинтересованным в качестве таковой в анналы истории международного шпионажа, не совсем понятно, но зато это можно допустить: данная версия на протяжении почти девяноста лет прекрасно отвечала интересам всемирной истории, но настал момент, и она этим интересам отвечать перестала. И как только это случилось, были “отысканы” другие “документы”, согласно которым вся история выглядела несколько (а то и совсем) иначе. И никаких странностей в этом искать не стоит — история не терпит единожды утвержденной трактовки, и если уж появились иные варианты, то статус “незаконнорожденных” к ним вряд ли может быть применён.
Впрочем, “просмотр” всех этих версий на страницах данного труда не запланирован — у нас совсем иные цели, имеющие мало общего с пресловутым “ниспровержением истин”. Предстоящее расследование скорее должно напоминать калейдоскоп, состоящий из имен, событий и фактов, сопутствовавших этому громкому делу, но по разным причинам не привлекших до сих пор внимания целенаправленных “летописцев международного шпионажа”. И в таком на первый взгляд пренебрежительном отношении к делу этих “летописцев” винить вовсе не обязательно, потому что история шпионажа, по большому счету, не является наукой или даже составной частью всемирной истории — это всего лишь “популярная история”, имеющая к науке как таковой такое же отношение, как сказки братьев Гримм — к теориям Альберта Эйнштейна или законам Исаака Ньютона.