Совершенно секретно
Шрифт:
Итак, одно из звеньев этой интересной цепи — это официальная история о том, как в конце 1918 года с полуофициальным визитом в Москве побывал английский физик Чарльз Томсон Вильсон — изобретатель знаменитой “камеры Вильсона” (электронной трубки, созданной ученым для применения в первых телевизионных приёмниках). Впрочем, нобелевским лауреатом Вильсон стал только девять лет спустя после описываемых событий, а в 1918 году он был простым капитаном радиосвязи британского экспедиционного корпуса в Архангельске.
…В хорошо оформленной и богато иллюстрированной биографии Чарльза Вильсона, вышедшей в Лондоне через пять лет после смерти этого ученого, приводится хрестоматийный рассказ об этом полуюмористическом вояже британского интервента
Вкратце дело выглядело так.
В декабре 1918 года капитан вооруженных сил Его Королевского Величества Ч. Т. Вильсон отправился с инспекцией всех радиопостов британской армии, дислоцированной на доброй половине нынешней Архангельской области. Цель инспекции — перевод всех радиостанций “на один ключ”, чтобы во время готовившегося наступления на окопавшуюся в непроходимых северных лесах армию красных не происходило досадных недоразумений. Инспекция требовала скорейшего ее проведения, и потому Вильсон отправился в путь на аэроплане, ведомом опытным летчиком. Однако на каком-то этапе путешественникам не повезло — самолет был сбит зенитным огнем, и так будущий телевизионный гений попал в плен к большевикам. Расстреливать проклятого интервента красные, правда, не стали, а привезли его в Вологду, приставили чекиста и первым же поездом отправили в Москву (нелишне будет отметить, что Вильсон ехал в международном вагоне первого класса — с прислугой и ванной).
В Москве “пленного” Чарли Вильсона поселили в большом доме, где, помимо него были собраны все иностранные офицеры, попавшие к большевикам в плен на разных фронтах гражданской войны — англичане, американцы, французы, греки, сербы, бельгийцы, австралийцы, японцы и прочие. Пленные содержались без охраны, но бежать не могли, так как были связаны офицерским честным словом, данным большевикам. Кормили всех как на убой, обслуживание было по первому разряду, но в обязанность им вменялось ежедневно посещать московские театры, где со своими концертами тогда выступали такие знаменитости, как Собинов, Шаляпин, Нежданова…
Несколько недель продолжалось это странное “заточение”, Вильсон успел даже влюбиться в одну американскую корреспондентку и предложить ей свои руку и сердце, и вот наступил момент, когда его без всяких объяснений снова посадили на поезд и отправили обратно в Вологду (в том же вагоне первого класса, причем уже вместе с невестой), а затем вывели обоих на линию фронта и сообщили, что они совершенно свободны и вольны возвращаться к своим в Архангельск.
…Налицо “грязный” пропагандистский трюк большевиков, и сам Вильсон впоследствии все уши прожужжал всем заинтересованным, что вернулся к своим он самым настоящим большевистским агитатором, в качестве личной инициативы он даже устроил в одной из пивных Архангельска что-то вроде импровизированной пресс-конференции, где на разные лады расхваливал Советскую власть, за что немедленно был посажен на пароход и отправлен на родину в Англию.
— Мне здорово повезло, — любил заканчивать Вильсон свой рассказ в кругу друзей, знакомых и журналистов. — Я посмотрел Россию своими глазами и теперь не поверю никакой пропаганде против Советов.
…Верил ли сам ученый в то, что говорил, или не верил, но вот нам-то уж верить ему вовсе не обязательно, потому что существуют сведения, что в ту суровую зиму он привез из Москвы в Архангельск вовсе не свою будущую жену (которая впоследствии всегда поддакивала
Дело касается контрразведывательной сети, раскинутой в 1918-19 гг. интервентами на всей территории оккупированной ими Северной области, куда входили Архангельск и Мурманск. Как известно, главные силы интервентов включали в себя еще так называемый Славяно-Британский легион, который состоял не только из русских добровольцев, но и сербских, польских, чехословацких. И все эти братья-славяне, в свою очередь, поставляли своих лучших спецов и в органы белогвардейской контрразведки, которая в Северной области была самой сильной контрразведкой всего белого движения в России. Так, одним из помощников начальника архангельской контрразведки капитана Рихарда Келле (латыша по национальности) в 1919 году, перед самым уходом из города англичан, был некий поручик Йозеф Штепанек, благодаря которому был предотвращен переход к красным чехословацкого полка, развернутого на позициях в районе города Шенкурск — важного стратегического пункта в обороне белогвардейцев. Официальная история гласит, что агентам Штепанека тогда удалось добыть важные сведения о намечающемся восстании в полку, и потому своевременно проведенные аресты и расстрелы помешали красным прорвать линию фронта в этом районе. Откуда взялся этот Штепанек, куда потом делся, история умалчивает, но, оказывается, интересующие нас сведения можно добыть и по совсем другим каналам — в данном случае даже вовсе не из мемуаров, а из самой банальной прозы, которой, как водится, доверия еще меньше, чем сказкам братьев Гримм.
Источник называется так: “Возврата нет”, и автор ее, некий В. И. Конопин, являлся одним из тысяч или даже десятков тысяч советских писателей — певцов романтики Гражданской войны во главе с Серафимовичем, Фадеевым, Панкратовым. Не останавливаясь на всех достоинствах романа, следует сразу же перейти к искомому предмету — это эпизод, где начальник мурманской контрразведки поручик Понятовский в беседе с командиром ингушского кавалерийского эскадрона ротмистром Селлером упоминает имя некоего полковника Штопанского.
“- Я пришел на Мурман, где всё качалось. — втолковывал Понятовский Селлеру за бутылкой водки. — Я выправил положение громадного края и повернул его в сторону союзнической ориентации. И сейчас я могу сделать всё, что пожелаю, меня боятся даже генералы! А тут какой-то выскочка Штопанский указывает мне, кого я должен расстреливать, а кому в ножки кланяться!
— Я не стал бы с этим типом ссориться. — заметил Селлер, плеснув себе в стакан водки. — говорят, его англичане из самого Киева в Архангельск приволокли. Они с чистенькими руками хотят остаться, но и не нам же, русским, чехов усмирять?
Поручик поморщился.
— Так пусть и разбирается со своими чехами в Архангельске. А в чужой монастырь со своим уставом не суются. Шлепнуть его, что ли… да так, что б концы в воду?
Селлер кивнул.
— Я бы лично так и поступил — с меня взятки гладки. Но вам, Аркадий Викторович, не советую. С англичанами шутки плохи.
— Да мне и наплевать на англичан! — взбеленился Понятовский. — не сегодня — завтра они исчезнут, как будто их и не было. И твой Штопанский вместе с ними. А мне после него всё расхлебывать тут…