Совершенно секретное дело о ките
Шрифт:
Если будет составлен акт, придется наказать Мальчикова и запретить ему выход в море до особого разрешения области. Если Мальчиков останется на берегу — это невыполнение плана по морзверопромыслу. Невыполнение плана ударит по трудодню рабочих зверофермы и морских охотников. В итоге — сплошная маета, оправдывание перед
«Странно как-то дело поворачивается», — размышлял удивленно Кащеев. Но вслух ничего не говорил, обмозговывая ситуацию.
— Без решения правления я не буду подписывать акт, — сказал Кащеев Пивню на пороге конторы. — Так что вы идите обедайте, а я посоветуюсь с народом. Хорошо?
— Это правильно, — поддержал его Пивень тоном великодушного победителя.
Пивень ушел.
— Членов правления ко мне, — сказал председатель посыльному. И дядю Элю тоже.
Первым пришел дядя Эля.
Эзрах Рубин, кишиневский еврей, работал продавцом, и непосредственно подчинялся только Карабасу. Все звали, его просто «дядя Эля».
Дядя Эля только родился в Кишиневе, но совсем его не помнил, прожив всю долгую жизнь «на северах» — от Мурманска до Уэлена, и вот теперь в Полуострове уже десятый год.
Если Ш.Ш. хочет на юг и боится холода, то дядя Эля не хочет на юг, он боится жары.
Каким-то образом дядя Эля уже был полностью в курсе событий.
— Это же надо, — сразу начал он, — дал нам бог счастья. Сколько ездит командировочных, такого еще не было.
— То ли еще будет, — буркнул Кащеев.
— Разве ничем не помочь? У меня столько дефицитов — я ему дам.
— Этот дефицит не возьмет. Для него кит — самый что ни на есть дефицит. Вернее, акт.
— Акт? Это что — слава, деньги, ордена?
— Вот именно, — сказал Кащеев, — для него именно так.
— А мы должны страдать?
— Пожалуй…
Заседание правления колхоза началось с долгого молчания. Кто трубку разжигал, кто «беломором» затягивался.
— Вот, такие дела, — кратко объяснил ситуацию Кащеев и предложил высказываться. Все молчали.
— Ну, чего грустите? — спросил председатель. — Чего боитесь?
— Мы за вас боимся, — кто-то подал голос.
— За меня не надо бояться. Надо бояться за дело.
— Надо создать комиссию, — предложил дядя Эля.
— Правильно! — поддержали его.
— Включите меня в комиссию, — горячо предложил дядя Эля. — Я тридцать лет меряю материю. Это надо уметь! Мне скоро на пенсию, но я не ухожу, кто же тогда будет мерить материю? Сколько вам надо, чтобы было в ките?
— Хотя бы десять метров…
— Минимум?
— Ни сантиметра меньше!
— Тогда я пошел мерить! — встал дядя Эля.
— Не торопитесь. — Кащеев тоже встал. — Мы вам доверяем, дядя Эля, Мы назначаем вас председателем комиссии. Идите на берег. Найдите Пивня и работайте.
— Хорошо, спасибо, — засуетился дядя Эля, — я побежал.
Правленцы
Дядя Эля легко взбежал по трапу на катер, где в ожидании капитана, стоял, облокотившись на леер, Федот Пивень и смотрел на береговую суету.
— Привет начальству, — мелко сподхалимничал дядя Эля.
— Привет, — пробасил Пивень.
— Хорошая погода, правда?
— Да так себе…
— Как же это так? — возразил дядя Эля. — Очень хорошая погода.
— Туман, снег… — ответил Пивень.
— Нет, нет, вы не правы! Когда на душе праздник, никто не видит тумана. А если туман на сердце — его никаким солнцем не разгонишь, ведь так? А тут такая удача! Посмотрите на берег!
— Какая удача? Это браконьерство! Восемьдесят сантиметров не хватает в ките.
— Восемьдесят! — притворно всплеснул руками дядя Эля. — Китовая недостача?! О-ей! Я помню, у меня в магазине в пятьдесят шестом была недостача — это ужасно! И кто был виноват? Медведь! Да, да, умка — белый медведь! Мы в пургу не работали, он залез в пристройку, побил все стеклянные банки и унёс оленью тушу, был голодный! Мы его даже не поймали. Еле отчитались, — вздохнул дядя Эля.
— Белого медведя нельзя стрелять; — назидательно сказал Пивень. — Белый медведь друг, а не враг, не убивай его просто так!
— Сами сочинили?
— Сам, — скромно потупился Пивень.
— Это надо запомнить, — подхалимничал дядя Эля. — Это хорошие стихи! Хотите, их все охотники запомнят наизусть? Я им скажу, и они запомнят, а?
— Они напечатаны.
— В газете?
— Нет, я привез плакаты. Они у Кащеева. Там есть слова, можно их дать охотникам.
— Нет, такие стихи надо писать в журналах и переводить на заграничные языки! Такие стихи — дефицит! Да! И я их расскажу охотникам, — засуетился дядя Эля. — Хорошее дело надо пропагандировать!
— Вас бы включить в комиссию, — заметил Пивень, — вы понимаете важность государственных дел.
— Я не справлюсь, — застеснялся дядя Эля.
— Не боги горшки обжигают!
«А тем более разбивают», — подумал дядя Эля, но вслух спросил:
— Трудно кита мерить?
Пивень кивнул.
— Киты, ведь они разные, — продолжал дядя Эля. — Если на него залезть, мерить тяжело.
— Сбоку. Надо сбоку. По боковой линии.
— Рулетку бы хорошую…
Вот, и Пивень протянул ему никелированную рулетку.
— Так тут дюймы! — воскликнул дядя Эля.
— Вот тут футы и дюймы, а на второй стороне — метры и сантиметры. Универсальная, — гордился Пивень своим имуществом. — Все можно измерить!
— Так уж и все? Материю вы можете измерить?
— А чего тут сложного? Берешь метр…
— Вот, вот, я так и думал! — говорил дядя Эля быстро, и голос его звенел. Этого и надо было дяде Эле. Ему надо было, чтобы его Пивень рассердил или обидел лично. Все мог простить дядя Эля, кроме удара по престижу его профессии.