Совершенство
Шрифт:
Явно почувствовав, что он рядом, Люси поворачивается и смотрит на него.
– Привет, – нервно произносит Колин, засовывая здоровую руку в карман. Не знает, куда девать вторую.
Она хмурится, но не останавливается.
– Ни разу не видел, чтобы ты ела, – продолжает парень, шагая рядом. – Ты что, не голодная была? Дот делает вкуснющий сыр на гриле.
Люси только едва заметно качает головой, но этого достаточно, чтобы он ощутил прилив робкой надежды.
– Тебе не холодно? У меня в комнате флиска есть… – Колин морщится. Звучит, как самая дурацкая пикаперская фраза.
Еще с минуту они молча продолжают идти,
– Ты что, недавно сюда переехала? – он улыбается ей, склонив голову набок. – Ты будто просто – раз, и появилась.
Она слегка сбивается с шага, но это все. Колин изучает ее профиль: нежная бледная кожа и пухлые алые губы, как будто все время слегка надутые.
– А в какую школу ты ходила до этого? – интересуется он.
Люси ускоряет шаг, но ничего не отвечает. Парень уже решает сдаться, когда она почти останавливается и, показывая на его гипс, произносит:
– Как ты сломал руку?
Он бессознательно сжимает и разжимает пальцы на левой руке.
– Да на велосипеде. Прыжок не удался.
– Болит? – спрашивает она. Голос у нее хриплый, будто прошлым вечером она была на концерте и орала там так, что чуть голова не отвалилась. Он представляет себе, как она танцует одна, будто с цепи сорвалась, и ей совершенно наплевать, что о ней подумают.
– He-а. Бывало и хуже. Кости ломал, трещины, сотрясения мозга, вывихи. Все было. А это – фигня. – Тут он резко замолкает, осознав, что это звучит, будто он хвастает, как какой-нибудь типчик из студенческого братства, который треплется всем, как бьет о лоб пивные бутылки.
Люси хмурится вновь.
– Почему ты продолжаешь этим заниматься, если все время причиняешь себе боль?
– Ради острых ощущений, – даже не задумавшись, отвечает Колин. – Для адреналина. Ну, такое чувство, знаешь, когда делаешь что-то, и это напоминает тебе: ты жив?
Люси резко останавливается; лицо у нее теряет всякое выражение, и она обхватывает себя руками.
– Мне надо идти.
– Погоди, – просит он. Но уже слишком поздно. Она удаляется прочь быстрым, решительным шагом.
Глава 5
Как только Люси вспоминает о том, что с ней случилось, в памяти всплывает еще несколько островков-воспоминаний, соединенных зыбкой сетью ассоциаций. Она вспоминает себя: громкий смех, тонкие руки и волосы настолько безнадежно-прямые, что постоянно выбивались из любой заколки или резинки. Ей легко давалась химия, а еще она любила искусство и запах апельсинов и боялась собак.
Она вспоминает лицо своей первой учительницы, но не лицо отца. Вспоминает любимые драные джинсы и толстовку с Куки-монстром, которую маленькой требовала надевать каждый день.
Другими словами, она не вспоминает ничего такого, что могло бы хоть как-то намекнуть на то, почему она здесь, а не раскатывает где-нибудь на облаке, или не танцует в пламени где-то там, внизу.
И этот самый вопрос – Зачем я здесь? – начинает потихоньку разъедать ее скромную защитную оболочку. Вопросы жгут ей язык. Но она знает – отвечать на них некому. С тех пор, как она очнулась, часами размышляла, пытаясь понять, кто же она такая. Если она вернулась на то место,
В груди – тянущее чувство постоянной тревоги, ощущение, что она может взять и исчезнуть так же быстро – и загадочно, – как появилась. Почему-то мысль о том, что она будет не здесь, а где-то еще, пугает Люси гораздо больше, чем возможность остаться здесь в качестве тени. По крайней мере, это место кажется знакомым. А какое-то другое может оказаться полным кошмаром: многоголовые монстры, иссиня-черная тьма, желтые клыки и тоска.
У стольких вещей в этом странном существовании просто отсутствует смысл. Во дворе стоит статуя – та, с простертыми руками, в плаще, падающем тяжелыми мраморными складками с плеч. Люси уверена – в прошлом она касалась статуи множество раз, но теперь это ощущение… какое-то неправильное. Или, скорее, оно более правильное, чем должно быть, когда трогаешь камень. Когда Люси в первый раз задержала руку на изящно вырезанных пальцах, она попыталась вспомнить в точности тот момент, когда она притрагивалась к ним раньше, и удивилась странной на ощупь бархатистой поверхности камня. Но в последний раз она резко отдернула руку: ей показалось – нет, она была уверена, – что ощутила легкое тепло под мраморной кожей и то, что один из пальцев шевельнулся. Остальные ребята огибали статую по широкой дуге, но Люси она манила.
И еще одна вещь, которая отличает ее от остальных: кожа становится почти прозрачной под лучами солнца. Обыденные предметы вроде карандашей и камней завораживают ее, но, когда она берет их в руки, вещи будто наливаются свинцом. Она достаточно материальна, чтобы носить одежду, но вещи весят гораздо больше, чем она сама, и никогда не дают о себе забыть: чересчур жесткая ткань постоянно трется о кожу. В голове у нее полно вопросов и почти нет воспоминаний. Такое ощущение, что ее обронили здесь, и вот она парит в подвешенном состоянии, ждет, когда раздастся грохот от ее падения.
Иногда полнейшая неизвестность, в которой она пребывает, добирается до ее сознания, и тогда она чувствует, что ей нечем дышать, как сжимается грудь и накатывает паника. В такие моменты Люси закрывает глаза и отгораживается от всего, погружаясь в тишину и покой. Вот она, здесь, призрак в девичьей одежде, не дающая покоя этой школе; ей просто нужно к этому привыкнуть. Но ей не хочется лишать покоя кого бы то ни было. Ей хочется стать осязаемой, реальной. Спать в общежитии, есть в столовой, флиртовать. С ним. Все, чего ей хочется – это быть рядом с ним.
И, похоже, ему хочется того же. Колин следует за ней повсюду, и если она – это сплошные вопросы и сомнения, он будто плывет по течению, счастливый уже тем, что может быть с ней рядом. Его присутствие отзывается теплой, мурлыкающей пульсацией под кожей. Он следует за ней по пятам, когда она идет по коридору из класса в класс. Иногда он идет рядом и говорит – обо всем, – хотя она редко отвечает на его вопросы. Он перестал предлагать ей свой обед. Перестал предлагать свои учебники. С того первого дня в коридоре он ни разу не попытался к ней прикоснуться. Но лишать ее своей компании он не спешит.