Совьетика
Шрифт:
Кстати, вы заметили, что в американских фильмах и книгах инопланетяне в 99,9% случаев злые и враждебно к землянам настроенные? Просто-таки спящие и видящие нашу планету уничтожить? В нашей отечественной фантастике как раз именно такие инопланетяне были исключением. Может, потому, что каждый создает художественные образы на основе собственных представлений о мире и о людях? А может, просто потому, что инопланетяне поняли, с кем они там в Америке имеют дело?…
Когда я немного подросла, мы начали играть перед домом на улице в бадминтон. Не по правилам и без сетки. Правила у нас были свои: продержать волан как можно дольше в воздухе. Поэтому для игры выбирался преимущественно безветреный вечер. Мы оба считали каждый удар ракетки и в хорошую погоду старались идти на рекорд. Сейчас я уже не помню точную цифру (около 10.000),
А занятия фотографией! Фотоаппарат «Смена» мне подарили к 12-летию. Для начала мы обфотографировали все окрестности. Потом я позировала в разных маминых платьях, строя рожицы. Потом мы начали перефотографировать снимки наших любимых поп-групп и увеличивать их. И даже фотографировать с телевизора (но это уже не маленькой «Сменой», а более профессиональным «Зенитом», который мне вручили к 15-летию). Единственное, чему я так никогда и не научилась,- это самой проявлять пленку. Делать это надо было в полной темноте, и я слишком нервничала, когда надо было вслепую вставлять пленку в бачок. Это ответственное дело было поручено Шуреку. По субботам мы ходили в специальный фотомагазин и запасались проявителем, закрепителем и фотобумагой. Моя самая любимая была с палевым оттенком. Через некоторое время приобрели глянцеватель. Вся бумага, пленка, химикаты, увеличитель и прочие необходимые вещи были отечественного производства и очень хорошего качества. Только бумага иногда была проиводства ГДР. До сих пор помню противный, сероводородный запах проявителя и то, как пахли после печатания руки.
У нас дома не было условий для проявки и печатания: проточной воды и комнаты с полной темнотой. Проявлять и печатать снимки мы ходили к Тамарочке, которая к тому времени получила квартиру. Это было длительное мероприятие – в зависимости от количества пленок. Иногда на всю ночь. Сначала Шурек нырял в ванную комнату, дверь которой на всякий случая для полной темноты еще и завешивалась одеялом. Если в ванную проникал хоть один лучик света, Шурек панически вопил: «»Что вы там делаете? Откуда свет? Сейчас засветим пленку, и все!»Но этого ни разу не случилось. После проявки и закрепления пленка высушивалась – на веревке, на прищепке, как белье. Пока она сушилась, Тамарочка жарила блины и угощала нас, а мы ждали и готовили кухню для печатания: занавешивали окно, разводили реактивы, доставали из кладовки красный фонарь. Он напоминал мне оперу «Севильский цирюльник», мою самую любимую: «Красный фонарик при самом входе, тут ошибиться трудно, сеньор». (К тому времени я доросла уже и до опер и очень любила, кроме «…Цирюльника», «Аиду», «Евгения Онегина» и «Князя Игоря», зная наизусть многие арии).
Потом начинался самый таинственный и интересный процесс – печатание. Тот, кто никогда сам не печатал, вряд ли может представить себе, до чего захватывающее это занятие: смотреть, как проявляются на бумаге в бачке контуры людей и предметов и определять на глаз, когда пора снимок из проявителя выхватывать! Выхватив фотографию из бачка, я галопом бежала к кухонному крану и, подержав ее несколько секунд под проточной водой, бросала в другой бачок – с закрепителем. В раковине стоял третий бачок, в котором полчаса фотографии после закрепителя промывались – тоже водо проточной. В комнате Тамарочка уже расстеливала по полу печатной стороной вниз спортивные плакаты со своей работы: на них фотографии сушились. Частенько вся комната и даже часть коридора были усеяны сушащимися снимками до самого утра. Проснувшись (а для печатания мы обычно ходили к Тамарочке с ночевкой), мы первым делом, еще до завтрака, ползали по полу, собирая их. Потом, с глянцевателем, дело пошло немного быстрее, но на сон оставалось в таком случае еще меньше времени.
Быть фотографом-любителем было вполне по карману каждому. Потом, с наступлением перестройки, стало все дороже и дороже, и наконец фабрики, производящие фотореактивы, перешли на производство импортного стирального
А Олимпиады! Когда начинались Олимпийские игры, мы с Шуреком целыми днями не отходили от телевизора. Как мы болели за маленького, тщедушного, но такого сильного стайера Мируса Ифтера во время Олимпиады в Москве!
А сочинение буриме! А походы к Федору! Федор был важный, словно директор завода, директор магазина «Союзпечати» неподалеку от Тамарочкиного дома. У него единственного в городе можно было купить разные журналы соц. стран. Мы коллекционировали польские «Кобету» и «Экран», болгарские «Паралели» и «Женату днес», кубинскую «Мухерес» и гедеэровскую «Нойес Лебен»…
Летом мы с Шуреком и с дедушкой ездили за грибами и за рыбой. Рыбачить я, в отличие от Шурека и дедушки, не очень любила: скучно сидеть на одном месте. Да и рыбу было жалко. Я ее вообще не ела. Иногда мы привозили с собой живую рыбку и выпускали ее жить в нашей бочке с водой на огороде. Я ходила туда кормить ее хлебом. Но рыбка почему-то неизменно через несколько дней всплывала брюшком кверху, и я попросила дедушку больше этого не делать.
Другое дело – грибы!!! У нас было свое любимое местечко – по железной дороге, по московскому направлению. Как и за рыбой, за грибами вставать надо было рано, многие заядлые грибники вообще выходили в лес чуть ли не в ночь, и если проспишь, можно было приехать и застать одни только срезанные под корень «пенечки». Ехать до нашей станции было минут 40. Электричка была полна грибниками и дачниками. Тогда люди ездили на дачи отдыхать, а если что там и выращивали, то для удовольствия, а не чтобы элементарно выжить на «подножных кормах», как это стало при Ельцине. Даже самые старенькие бабули не боялись ходить в лес одни за ягодами и за васильками на продажу в поля: в лесах не было бездомных, маньяков, беглых бандитов, наркоманов и прочих общественных продуктов «свободы и демократии».
В лесу невероятно здорово пахло. А как пахли сами грибы! Здесь росли цветы, каких не было у нас на полянке возле дома: иван-да-марья, и куковали настоящие кукушки. По их кукованию можно было загадать, сколько лет тебе жить. Утром на траве лежала роса. Лужи в чаще после дождя не просыхали долго, кое-где в грязи виднелись следы лосей. Без сапог или хотя бы кед в лес лучше было не соваться.
Лес тоже был настоящий, а не американско-кленовый, как около нас: под американскими кленами и грибы-то, кроме поганок, не растут! Березы, дубы, ели, осины и орешник… Лес был не сплошной, кое-где между его участками раскинулись колхозные поля, засеянные овсом и той самой сладко пахнущей гречихой, от которой теперь остались только сны да воспоминания. Вместо гречихи и грибов там сегодня растут «коттеджи» и дачи новорусских и примкнувших к ним….
В овраге рядом с колхозным полем было наше заветное местечко, где росли боровики: один раз мы набрали их там аж 28 штук! Мы обычно разделялись на две команды: я с Шуреком и дедушка, но далеко друг от друга не уходили. Дедушка бегал по лесу быстро, как молодой. Он у нас вообще был спортивный: каждое утро, включая выходные, делал зарядку, а потом обливался холодной водой во дворе. В любую погоду! Грибник дедушка был разборчивый, собирал не все. Особенно не любил скрипицу, хотя она и была съедобной.
Побегав по лесу, мы наскоро обедали вареной картошкой и помидорами с солью где-нибудь на лужайке. Один раз заблудились и чуть не забрели в болото, но вышли – на звук поездов. Эта железная дорога была не то, что у нас рядом с домом – опасная, поезда по ней проносились со страшной скоростью на юг, в Крым и на Кавказ чуть ли не каждые 5 минут. Никто из нас не отважился бы разгуливать по ней.
Грибы я тогда ела только соленые; зато остальные у нас дома очень любили их жареными с картошечкой. Я и до сих пор автоматически знаю, в какой траве могут расти грибы, в каких местах, какие можно есть, какие нельзя. К ужасу окружающих меня в стерилизованном цивилизованном обществе, которые уверены, что грибы-это шампиньоны из супермаркета, а то, что растет в лесу – это декоративное украшение, опасное в твоей тарелке для жизни.