Совьетика
Шрифт:
Ойшин все время в чем-то сомневался, чем-то маялся.
– … Тебе и правда хорошо со мной? – вдруг со странным беспокойством в голосе спрашивал он, когда, казалось бы, не было к тому никакого повода – Я все удивляюсь… как долго ты меня терпишь…
– Что же тут терпеть? Когда тебе захочется побыть одному, ты скажи мне, я уйду на время. Это не проблема. Проблемы начинаются, когда люди пытаются друг друга изменить.
– Это не проблема… А мне говорили, что я никогда ни одну девушку не смогу сделать счастливой….
– Это кто же тебе такую ерунду говорил? Какой-нибудь завистник?
– Почти. Бриты говорили, когда допрашивали меня.- Ойшин говорил с трудом, медленно, потупившись и словно выдавливая
– Солнышко,- сказала я ему по-русски,- F*** the Brits. If I only knew that you existed… I would have waited for you all these years!
Мне хотелось поддержать его, помочь ему поверить в себя. И только потом уже я поняла, что он может истолковать эти мои слова совсем не так… И по моей вине ситуация становилась все более тупиковой.
– Я не знаю сам, как я с тобой так осмелился… Наверно, это адреналин после взрыва. Или, может быть, потому что я знал, что нам теперь скоро расставаться…. Что это мой последний шанс.
– Почему же ты тогда мне ничего этого не сказал? Раньше?
– Как я мог? Женщине, которая мне нравится – и такое? Я этого никому не рассказывал, даже Линде.
– Линда была подругой твоей сестры?
– Да. Откуда ты знаешь? Именно Уна нас познакомила…
– Догадалась.
– Сначала все было хорошо… Я дорожил тем, что было, понимаешь? Потому что в моей жизни никогда этого не было. А потом, после самой уже свадьбы с ней, у меня был срыв. С галлюцинациями. Она сказала, что я псих… и что ей такой псих не нужен. Ты будешь смеяться, но единственное, чему я порадовался тогда – это тому, что ты меня не успела узнать как следует…
Если бы я только знала все это тогда, в моем далеком ольстерском прошлом… Мне стали понятны и его болезненная застенчивость, и то, как он обнимал меня задеревеневшими руками, и его почти неприкрытый ужас, когда я посмела положить руки ему на плечи. Но что же, что делать нам теперь? Ведь в любом случае, не могу же я бросить товарища на произвол судьбы… Надо было сказать ему что-нибудь ободряющее, но что?
– А я так рада тому, что хоть теперь смогла тебя как следует узнать!
Ойшин заговорил. И говорил долго. Я старалась его не перебивать.
– Теперь ты понимаешь, почему я был «почти» женатым мужчиной? – извиняющимся тоном говорил он. – Я лабильный…Ни одна женщина этого, конечно, долго не выдержит. И Линда тоже в конце концов не выдержала. Хотя если честно, Линда не видела меня даже вполовину таким плохим, как сейчас…. Я держался. Старался. С ней это было проще. Она сама простая. А с тобой рядом… не знаю, что со мной происходит. Голова у меня кругом идет. Сначала я не смог сдержаться, когда поцеловал тебя- в том дублинском парке. Это уже было плохо, потому что люди, которые вместе выполняют задание, не должны… И потом, я всегда боялся, что ты увидишь, что со мной не все в порядке… и когда я понял, что я тебе тоже нравлюсь…- тут он густо покраснел,- … Сначала я сказал себе: этого не может быть, зачем такой, как я, нужен такой удивительной женщине? Потом попытался уверить себя, что это не я ее интересую, а «экзотика» нашей жизни. Что она влюбилась бы и в любого другого моего товарища на моем месте… Ну, а потом я больше не мог терпеть и посоветовался….
– …С человеком, который
– Так ты и Дермот?… – Ойшин чуть не упал со стула.- А я… Ах я, осел!
– У меня были хорошие с ним отношения, хотя любовью это не назовешь. Он умный, интересный собеседник. Хороший друг. Я уважаю его. Я не искала чего-то другого. Не до того мне было. Я не хотела влюбляться! А тут появился ты, и я… Это было как в плохих книгах – с первого взгляда. Как гром с ясного неба….Я только взглянула на тебя за тем столиком в Донегале – и поняла, что пропала бесповоротно… Так ненавидела себя за это… И потом, когда ты предложил оставаться друзьями, я сначала согласилась – потому что мне слишком больно было бы совсем не видеть тебя. Думала, что смогу… Но когда мы с тобой на следующий раз после этого встретились и попрощались, на этот раз без поцелуя, хотя нас обоих так и тянуло друг к другу ( я же не слепая!)… я поняла, что никогда не смогу быть тебе просто другом. Лучше уж совсем не видеть тебя! И ничего во мне нет такого удивительного. Думала, заведу еще детей- тогда уж не до глупостей мне будет… И вот теперь, почти 7 лет, 2 ребенка и одну взорванную военную базу спустя…
–
Я собралась с духом, подбирая нужные слова, и уже открыла рот, чтобы попытаться как можно тактичнее объяснить ему, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды.
– Женя! – Ойшин закрыл мне рот поцелуем, и концовку объяснения пришлось на время отложить….
***
Была новогодняя ночь. Я чуть было не сказала – «на дворе стояла», но тут же опомнилась. На каком дворе, когда за бортом плескались теплые волны, а мы с Ойшином сидели на палубе, под огромными звездами? Над нашими головами горели огоньки развешанных командой к празднику многочисленных елочных гирлянд. На море на этот раз был штиль. Мы искали на небе Большую Медведицу.
– А может быть, мы не в том полушарии сейчас? – сказал он. – Ты вообще-то знаешь, где мы сейчас находимся?
Я помотала головой.
– Нет. И не хочу знать! Так интереснее.
Ойшин лег на палубу.
– Знаешь, чего бы мне сейчас больше всего хотелось?
– Тарелку овощного супа с перловкой и со свежим содовым хлебом? Ольстер фрай ? – пошутила я.
– Нет, это я не о том. Хотя неплохо бы! – Ойшин облизнулся.
– Я про жизнь вообще. – он мечтательно посмотрел на Млечный Путь.- Мне 46 лет, Женя, а посмотри на мою жизнь! Что я в ней видел? Я хочу, чтобы у меня была семья, нормальная работа, дом, дети. Чтобы нам с тобой было еще только по 25. Чтобы я закончил хотя бы школу. Чтобы была жива мама. Чтобы можно было вычеркнуть те 12 лет из памяти, чтобы я их с пользой прожил! Наверно, потому что я человек без амбиций, но я бы все отдал за такую обыкновенную жизнь.
У меня сжалось сердце. Ведь я и жила такой жизнью – в СССР – и так позорно не ценила ее! Тогда она казалась мне скучной, лишенной героизма. Несмотря на все школьные сочинения на тему «В жизни всегда есть место подвигу». Мне, как Мюнхгаузену, казалось, что нет ничего скучнее, чем быть как все- просто жить, просто иметь семью, просто заниматься любимым делом . Я любила цитировать грибоедовского Чацкого: “Я странен, а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож!» Мне все до ужаса хотелось бросить вызов – но кому, зачем? Я когда-нибудь над этим задумывалась? Разве ту аудиторию, что надо, выбрала я для своих «бросаний перчатки»? Людей, которые просто честно жили и трудились? Мне вспомнились сочувственные взгляды и слова двух женщин на той московской улице далекого 1986-го, когда я поссорилась с Саидом: “Бедненькая! Бежит за ним и плачет! Да плюнь ты на него и разотри!»